Биографические наброски о мыслящих самородках в романе «Я»

    Диас Валеев как подлинный духовный художник-биограф постоянно трудится над портретами внутреннего духа интересных личностей, делая очень точные писательские наброски. Несколько таких кратких биографий помещено в романе «Я», некоторых героев я знаю и смогу добавить несколько добрых слов о них.
    Вот Юрий Макаров.
    Этапы жизни: безотцовщина, работа электриком, грузчиком, кочегаром и матросом на Тихом океане, служба в армии на Байконуре, снова завод, и вера, исступленная вера новообращенного в правду поэзии, в красоту и божественный свет человеческого слова.
    Другу юности писатель помог выпустить сборники стихов: в 1986 году «Круг», а затем в 1997 году «Печальный ангел». К этому времени у поэта были уже две долгие отсидки в ЛТП (Лечебно-трудовой профилакторий). Так в 1970 – 80-х годах назывались учреждения тюремного типа, где изолировались люди, больные алкоголизмом. Потом последовали изданные Валеевым же книги Ю.Макарова: «Огненный ангел», «В березовом раю», «Лирика».
    – Знаешь, – говорил Макаров, – начал работать грузчиком, чтобы просто уставать как лошадь. Думал, что буду залегать потом на ночь в своем стойле и спать, ни о чем не думая. Хочу убить в себе поэта. Не удается пока… Стихи я люблю, как цветы. Они сами порой растут из души. Пишешь – экстаз какой-то, горячка. Кажется, с пера не строки бегут, а кровь… Кто это сказал? Я думаю, мол, что я свищу, а, оказывается, через меня кто-то свистит. То есть свисток-то думает, что он сам свистит, а это через него кто-то свистит.
    Такую откровенность, как у Юрия Макарова, нигде не купишь:
    – В тишине бы работу иметь. А еще лучше бы – вовсе не работать, а только стихи писать. Да, так вот!... Хорошо, что пришел. Собеседник нужен, а? Всегда душе собеседник надобен. Истина там, где Я находит свое Ты. Доказывать – значит соединяться с другим… И каждая мысль – только реплика. И каждый поступок… А где ответ на них? Диалог всегда незавершен. Найдем ли мы ответ, завершение?
    Читаю страницы о Велимире Хлебникове.
    Виктор Владимирович Хлебников (псевдоним Велимир Хлебников) родился 28 октября (9 ноября н.ст.) 1885 года в улусной ставке Малодербетовского улуса в Калмыцкой степи в семье ученого-естественника, орнитолога. В 1903 году он поступил на физико-математический факультет Казанского университета, а затем перевелся на его естественное отделение. В 1908 году поступил в Петербургский университет сперва на естественное отделение, а затем на историко-филологический факультет, но вскоре окончательно расстался со студенческой жизнью. По-видимому, основная цель переезда в Петербург была связана с его литературными интересами…
    «Иногда я думаю о Хлебникове, страннике и дервише русской поэзии, – пишет Диас Валеев. – Вот его жизнь: комнатка на чердаке, старая, облезлая кровать с прорванной ржавой сеткой, вместо подушки – мешок с рукописями стихов, у оконца – кухонный столик, заваленный бумагами и книгами по математике. Увлечение древней Русью и славянством, поиски общей формулы зависимости, которая свела бы в одно астрономические явления со словом, происхождением языков, алфавитом и которая бы явилась наружным проявлением Абсолюта в мире – и где-то здесь в толще наносов, в гигантском нагромождении золото истинного, вечного».
    Вот знакомый нам по книгам Габдулла Тукай.
    Современный писатель-мыслитель Диас Валеев пристально всматривается в портрет великого татарского поэта Габдуллы Тукая. «Изглоданное болезнью худое лицо – прямой нос, плотно сжатые губы, большой лоб, замкнутый и в то же время смущенный чем-то взгляд пристальных глаз. На тонкой худой шее веревкой болтается черный галстук».
    «Его внешняя жизнь: нищета, комнатка в гостинице «Булгар», такая же, что и у Хлебникова, старая кровать с прорванной ржавой сеткой, маленький стол, заваленный рукописями, окно, глядящее на грязную казанскую улицу».
    «Увлечение древней восточной философией и поэзией России и Запада, ежедневное участие в политической борьбе своего времени: «мал я, но в борьбе неистов», за семь коротких лет творческой жизни – «на половину недосмотренного сна» – более десяти тысяч стихотворных строк, не только небывалых по чистоте и одухотворенности поэзии…не сгибающийся в мире, где всегда царит ничтожество: «если надо, пусть в поклоне мир согнется, а не ты»… непрестанный поиск смысла всечеловеческого бытия вообще, поиск Абсолюта…»
    Малоизвестный казанский поэт-авангардист Виль Мустафин тоже интересует.
    Этого чрезвычайно скромного человека я впервые встретил на философском собрании в картинной галерее Константина Васильева в начале 2000-х годов, где он своим басовитым распевным голосом выступал с необычайно ясными мыслями. Виль Салахович – участник Четвертого международного симпозиума «Феномены природы и экология человека», прошедшего в Казани в 2004 году. Его я знаю как математика и поэта.
    Диас Валеев поместил в своей книге «Я» две биографические зарисовки о своем друге В.С. Мустафине.
    «…Виль Мустафин, худой, черный, читал стихи замогильным голосом. Поражала уверенная жесткая интонация, точная звуковая инструментовка, яркая выделка стиха. Это была поэзия не традиционная, а откровенно авангардная. Я смотрел на его лицо. Оно подергивалось от нервного тика.
    Сын журналиста Салаха Атнагулова, арестованного в 1936 году и расстрелянного в 1937, Виль Мустафин в раннем детстве был заключенным. Он испил свою горькую чашу судьбы в Ирбитском детдоме НКВД, созданном для спецконтингента, после того, как в 1937 году его мать, как «ЧСИР», была посажена на восемь лет в мариинский лагерь. Его и двух сестренок постарше спас дед, хлопотавший о своем внуке и внучках и без конца ездивший в Москву. В 1939 году, когда произошла замена Ежова на Берию и пришло временное послабление, ему разрешили взять всех троих детей к себе. Через год старик умер, и дети остались на руках тетки по матери. Виль Мустафин окончил физико-математический факультет университета…».
    Вот вторая зарисовка, описывающая встречу трех друзей: Диаса Валеева, Булата Бахметьева и Виля Мустафина.
    «…Мы (с Булатом. – Р.И.) снова вышли к Центральному парку. Звенели и скрежетали трамваи. Неслись машины.
    – Я бы хотел повидать ребят, – проговорил Бахметьев. – Может быть, зайти к кому-нибудь?
    – Неподалеку здесь на Искре живет Виль Мустафин. Давай нагрянем к нему?
    Через полчаса мы уже сидели в квартире Мустафина.
    Снова пили дымящийся кофе. Снова были расспросы и бесконечные разговоры.
    Бахметьев был рад встрече. В черных непроницаемых глазах его огненными мазками ярко мерцали зрачки.
    – Ну, Виль, давай выкладывай, что с тобой было-происходило?
    Виль Мустафин, как всегда гостеприимный, щедрый, отзывчивый на слово и чужую мысль, был тоже обрадован.
    – Что было? Работал. Кормился математикой. Опубликовал около пятидесяти статей по прикладной математике. Разводился, женился. Писал стихи. Пил.
    – Пил, как понимаю, по-настоящему?
    – Видишь ли, я – алкоголик-профессионал, – с некоторой даже гордостью заявил Мустафин. – Юрка Макаров – алкоголик-любитель. А чем отличается профессионал от любителя? Я знаю все от «а» до «я» в этом деле. И могу завязать. И завязал. Любитель завязать не может.
    – Это серьезное наблюдение, – заметил Бахметьев. – В любом деле лучше быть профессионалом.
    Мы все рассмеялись.
    – А почему не печатался? – спросил Бахметьев.
    – Смысла никакого не было, – с печальной улыбкой на лице объяснил Мустафин. – Мне принципиально невозможно было напечататься. Я был непечатабельный поэт. Да и у самого, видимо, недоставало энергии. Просить кого-то об одолжении я не привык. Никуда не ходил.
    – А внутри себя к чему ты пришел? К какой итоговой точке?
    – К старости и к Богу. – Мустафин снова рассмеялся. – Главное, пожалуй, это был путь в религию. Я изучил буддизм, ислам, христианство во всех видах и оттенках. И нашел для себя православие. Несколько лет назад я крестился, – добавил он. – В крещении я Владимир.
    – Даже так?
    Я тоже впервые услышал об этом и с удивлением посмотрел на Мустафина.
    – Я из семьи партийных, – объяснял он. – Не обрезанный. Но у меня был долг перед моим дедом Сулейманом. Когда моего отца расстреляли, мать на восемь лет заперли в лагере, а меня отослали в спецприемник, а потом в детдом, дед Сулейман вытащил меня оттуда. Благодаря ему я жив. А он был яростным непримиримым мусульманином! И вот, когда меня потащило в религию, у меня было великое страдание. Ислам не принимала душа. Я изучил три варианта Корана в переводах с арабского и чувствую: не могу идти туда. Никакой другой религии я тоже не хотел, только – православие. Но поскольку официальная православная церковь была продажной, была проинфильтрована всюду агентурой гэбистов, я связался с отцом Кириллом из бывшей катакомбной церкви. Хотел вначале, чтобы он меня крестил. Но тоже возникли разногласия в идеях. И так прошло еще несколько лет. И, наконец, меня окрестил мой друг – отец Игорь (Цветков. – Р.И.). Он окончил физический факультет университета, потом семинарию и Духовную Академию. Служит в церкви на Арском кладбище.
    – А сейчас чем ты занимаешься?
    – На пенсии по инвалидности. Внучку в школу провожаю. А занимаюсь двумя вещами. Есть одна крупная идея, связанная с трактовкой неясных мест в Евангелии. Мне хочется соединить науку с Богом. Перечитываю всех религиозных философов. Наиболее близкие по духу – казанский богослов начала прошлого века В. Несмелов и московский философ позапрошлого века В. Соловьев. Это, братец – колоссальные фигуры! А второе мое дело – без конца, во всяком случае, сколько себя помню, составляю свой сборник стихов, который, возможно, никогда не увижу изданным. Составлю, рассыплю, снова составляю. Хочется совершенства, абсолюта, а он недостижим.
    – Да, дорогие друзья, – вдруг проговорил Бахметьев. – Я тридцать лет пребывал в аду или в чем-то ему подобном, но, похоже, и вы все находились далеко не в раю. Почитай что-нибудь, Виль, – предложил он.
    Виль Мустафин стал читать стихи:

Ни радости, ни горести, ни скуки,
Ни грез, ни ожиданий, ни надежд,
Сплошная ночь – без цвета и без звука:
Не-жизнь… А что? Число? Или падеж?

Вокруг витает ветер первозданный,
Внутри – туман, окутавший миры,
И тени неких сумрачных созданий,
В полетах неразгаданной игры…