Семейная автобиография Диаса Валеева

    Наряду с автобиографиями писательского творчества и философского творчества в произведениях Диаса Валеева встречается зашифрованная автобиография бытовой семейной жизни, ходя и здесь он, как законченный эссеист, не обходится без описания связанных между собой социальных, политических, трудовых и иных бытийных качаний: взгод-невзгод. С позволения Диаса Назиховича и его супруги Дины Каримовны, впервые здесь дается расшифровка этой семейной летописи, опубликованной в романе «Астральная любовь». Вот один из отрывков письма, датированного 6 июля 1993 года.
    «До 1971 года я работал в газете, поскольку не нашел в Казани порядочной работы по специальности. Все это время практически не печатался. Меня топтали, таскали за так называемый «антисоветизм» в КГБ, наконец, уничтожили мои рукописи. Плюс бесквартирье, нищета. Зарплата и у меня, и у (жены. – Р.И.) Дины была на минимуме. В 1972 году получили, наконец, двухкомнатную квартиру, но здесь уже пошли в театрах мои пьесы. Они и подтолкнули «квартирный вопрос». В 1974 – 75 годах жил в Москве, учился на Высших литературных курсах. К этому времени начали выходить мои искореженные книжки, пошла в рост моя слава. Но одновременно стали один за другим запрещать или уничтожать мои спектакли. Любовь общества ко мне длилась три-четыре года, а потом меня начали затаптывать с новой силой. Даже не могу об этом писать – тоска берет. Бесконечные конфликты. К этому времени подросли дочки, настала ужасная пора их Любовей, метаний и наших мучений и тревог. Пошли их замужества, рождения внуков. Где-то в 1977 переехали в трехкомнатную квартиру, а в 1982, после смерти отца, объединились с мамой и стали жить в четырехкомнатной. Представь – прослушивание телефона, изнурительная бессмысленная борьба. Началась моя бурная кампания по выборам 1989 года, самая шумная, скандальная и острая в республике. К своему счастью, я проиграл. Помогал в эти годы людям, несколько человек, невинно осужденных, вытащил из тюрьмы. Воевал против строительства атомной станции, посаженной специально на перекрестии тектонических разломов, против националистов, лжедемократов, всей этой ничтожной мрази из «пятой колонны», которая в это время уже подняла голову. Судебные процессы, угрозы убийства. Противников была тьма, я уже перестал считать их и считаться с ними. На городских митингах, собиравших тысячи людей, они по мегафону полоскали мое имя. Но были и сторонники. Жил распятым между двумя полюсами – любви и ненависти. В 1978 году умерла тетя Оля, моя няня. Она жила в нашей семье с 1929 года. В 1979 году в возрасте сорока пяти лет от инфаркта умер мой старший брат Радик, доктор геолого-минералогических наук. Как ученый он мог стать в геологическом мире колоссальной фигурой, но – затравили, убили на взлете. У меня выходили книжки, статьи, но мое имя с театральной афиши было стерто. Где-то, вероятно, было принято определенное решение. Кое-кто из московских критиков еще по инерции писал обо мне как о самом «перспективном драматурге страны», а я уже, как драматург, был задушен и выброшен на обочину. Здесь начался развал страны, постепенно переходящий в ее физическое уничтожение, последовала серия переворотов и наступила эпоха общей деградации. Пытался в одиночку противостоять этому процессу (отвращение и недоверие ко всем партиям и движениям), написал около пятидесяти статей, опубликовал их в Москве и Казани. Но без толку. Крик в пустыне, все уходит в песок. Нет даже малейшего отзвука. Народ в летаргическом сне. Опять пришла нищета. Ведь я жил на гонорары, а гонорары исчезли или стали столь ничтожными, что смешно о них говорить. Порой не было денег даже на проезд в трамвае. Ладно, Дина еще работает, иначе бы «костлявая рука голода» протянулась к горлу. Кстати, пытался определиться куда-нибудь на службу, на прокорм – не берут, слишком известен. Такова оборотная сторона писательской жизни. Одно спасенье – выходили книги. Правда, поскольку время абсурдное, сюрреалистическое, гонораров за них не получал. Издаю книги, чтобы спасти рукописи, чтобы они не погибли. Сейчас готовлю к изданию четыре рукописи. Одна, самая тонкая, – на выходе, завтра-послезавтра появятся уже сигнальные экземпляры. Вторая, потолще, – на пике работы, третья, самая большая и важная, – на стадии набора текста в типографии, четвертая – еще у меня на столе. На все книги нужно найти меценатов, деньги. Слава Богу, имя мое довольно известно. Поэтому на издание книг деньги дают. Нет их у меня только на жизнь…
    Я бываю счастлив лишь в редкие минуты, когда пишу, когда приходит и опьяняет душу ощущение необыкновенного могущества. А так – страна разодрана на части, на какие-то ошметки, люди, потерявшие родину, доведенные до скотоподобного состояния, дошли до такой степени бесчувствия, что даже не осознают ужаса своего положения – какое здесь может быть счастье? Моя человеческая и писательская сущности никогда не совпадали с окружающим фоном. Ни в советское время, ни сейчас. Моя профессия – переносить на бумагу впечатления об окружающем мире. Теперь я даже не знаю, для чего я это делаю? Быть может, по инерции? Или в расчете на какое-то далекое будущее? Или для читателя – возможно, есть такой разъединственный, – который на самом деле мой двойник? Сейчас все потеряно. Нет страны, нет читателя, нет народа.
    Но вместе с тем жизнь идет. Вот облил сейчас себя ведром воды, выпил чашку кофе – впереди день, надо жить. Через полчаса должен прийти журналист из «Литературной газеты». В пятницу он позвонил из Москвы, сегодня приезжает в Казань и хочет записать на диктофон беседу со мной о чем-то. Мне жаль этого беднягу. Боюсь, то, что я скажу, не напечатает ни одна газета. Тем более «Литературная», обслуживающая обоз «пятой колонны»…
    В августе в Москве будет проходить (XIX-й. – Р.И.) международный философский конгресс, и в его рамках – круглый стол «Религия и философия». Вряд ли я поеду туда, нет денег, но тезисы посылаю – напечатают в материалах конгресса.
    Таковы мои будни. Уже два дня в дверь к нам, например, рвется какой-то странный тип. Сначала – днем, когда я был на даче. Потом под вечер, когда я вышел прогуляться. Наконец, еще раз заявился вчера, уже в двенадцатом часу ночи. Мы, правда, не спали. Как раз передвигали шкаф. Двера отломилась, вывалилась, пот течет, и какой-то кретин за дверью – то ли дурак, то ли убийца. Все вероятно в одинаковой степени. Ко мне приходят порой незнакомые люди. К этому мы уже привыкли. Но порой среди них бывают и явно ненормальные. И часто я думаю, увидев незнакомца на своем пороге: не убийца ли?
    Сейчас сижу за письменным столом…».