Рафаэль Мустафин

ПРИКОСНОВЕНИЕ К ТАЙНЕ

    Диас Валеев известен прежде всего как талантливый драматург. Его пьесы с неизменным успехом ставятся в десятках театров страны. Широкую прессу имела драма "Дарю тебе жизнь". Тепло и много критика писала и о таких его пьесах, как "Диалоги", "День "Икс", "1887", "Вернувшиеся" и о других. Все это привело к тому, что Валеев-драматург несколько заслонил Валеева-прозаика. Между тем проза его обладает рядом таких черт, которые заставляют приглядеться к ней внимательнее и пристальнее, чем это делалось до сих пор.
    Каково главное, определяющее качество его как прозаика?
    Мне думается, что, прежде всего это — по-юношески чистый бескомпромиссный взгляд на мир, та напряженная нравственная атмосфера, которая окрашивает его произведения страстностью в поисках истины. В его рассказах и повестях явно ощутима тяга к романтическому укрупнению образов, к исключительным, романтически-необычным ситуациям.
    Вот, скажем, рассказ "Ради тебя". В начале повествования мы видим художника в зените славы. В одном из лучших залов города устроена его персональная выставка. Рукопожатия, слова восхищения... Кажется, у художника есть все, о чем только можно мечтать. Но что стоят все эти почести, слава и деньги, если внутри — чувство острого, разъедающую душу недовольства собой. "Поденщина. Отчет. Клочки действительности... Протокол того, что было..." — так сам мастер мысленно оценивает свою работу.
    А дальше события развиваются по всем канонам романтического повествования. Художник отказывается от выгодных заказов, участия в выставках. Не появляется в творческом Союзе, где прежде был первым лицом, добровольно складывает с себя всю власть и все почести, которых годами добивался ранее. Запирается в своей мастерской и работает сутками, доводя себя до полного изнеможения. Через три года после этого "странного заболевания" или "сумасшествия", как полагают его друзья и знакомые (а может быть — исцеления? — замечает автор), его находят мертвым на полу мастерской. Врачи констатируют смерть от нервного и физического истощения. А вокруг него видят десятки оригинальных холстов, написанных легко, свободно, отражающих эпоху и в то же время несущих в себе "извечно присущий человеку порыв преодолеть невозможное".
    Можно, конечно, скептически пожать плечами: "Нетипично... Так в жизни не бывает..." Но автора интересует в первую очередь не то, как обычно бывает в жизни, а более широкие философские вопросы — о цене, которую приходится платить за подлинное искусство. (Вспомните хотя бы гоголевский "Портрет"). О сущности творчества. О том, что настоящее искусство начинается там, где встречаются два мира — тот, который вне нас, и тот, который внутри...
    Таким образом, далекий от бытовизма, романтический взгляд на мир непосредственно смыкается с другой отличительной чертой Валеева-прозаика — тягой к философичности. Она проявляется чаще всего в столкновении противоборствующих начал: жизни и смерти, любви и равнодушия, засасывающей трясины быта и устремленной к своему пределу мечты. Через такого рода антитезы автор стремится к постижению общих вопросов бытия. Писатель любит ставить в своих произведениях своего рода острый нравственный эксперимент, создавать такую ситуацию, когда вдруг, резко, обнаженно вскрывается внутренняя, глубинная сущность человека, не проявляющаяся в обычной, будничной жизни. Такая ситуация возникает, например, в рассказе "Максади экса", героиня которого в результате аварии получает смертельную дозу радиации. Жить ей остается несколько дней. Как прожить их? Медленно умирая на больничной койке, или наедине с любимым человеком, без врачей и лекарств, на природе? Ситуация, конечно, необычная (и, можно добавить, не раз использованная в литературе). Но она дает возможность автору поставить вопросы, которые в той или иной форме встают перед каждым. Читатель невольно примеряет эту ситуацию на себя: а как бы ты поступил в подобном случае? Смог бы переступить через черту, выйти из привычного круга обязанностей, дел, забот, той повседневной суеты, которую мы и называем обычно жизнью? Речь в рассказе в сущности идет об умении дорожить каждым мгновением земной жизни, дабы они были предельно насыщенны, наполнены подлинно человеческим содержанием. "Успеть реализовать в себе человека" — эта мысль лейтмотивом проходит через многие произведения Д.Валеева.
    Рассказы и повести Валеева — это не слепки с действительности, не мгновенные фотографии, а размышления о жизни. Писатель избегает описательности, ползучего натурализма, нагроможденных друг на друга подробностей. Его стиль тяготеет к поэтической приподнятости. Но это не натужная холодноватая патетика, а приподнятость над мелочным скучным правдоподобием — во имя большой правды.
    Иной раз его произведения стоят на тончайшей грани реального и ирреального. Таков, например, очень поэтичный и прелестный в своей отточенности рассказ "Портрет Дон-Жуана". Рассказ не лишен доли условности, допущения. Романтическая манера автора дает себя знать особенно отчетливо. Явление "двойничества", — в данном случае почти полного внешнего совпадения современного человека с портретом человека XVI века, — действительно событие исключительное. Но разве мало в самой жизни непознанного, а может быть, и непознаваемого — на современном уровне наших знаний и методов познания? Не в том ли и притягательность жизни, что в ней еще встречаются странные, таинственные, почти необъяснимые явления? Да и любовь, как верно подмечает автор, не всегда следует требованиям формальной логики и зачастую бывает прекрасна именно своей алогичностью. Всякая жизнь — это тайна, — утверждает своим рассказом автор. Он не пытается сдернуть флер поэтичности с непонятного, а лишь делает попытку прикосновения к нему.
    Всякий писатель приходит в литературу со своим жизненным материалом. Есть такой запас наблюдений и у Д.Валеева. В прошлом он, геолог, проработавший ряд лет в поисково-съемочной партии в Горной Шории, затем был журналистом. Увиденные в самой жизни точные детали, скупые достоверные подробности в изобилии рассыпаны в его произведениях. Но все-таки главным в его творчестве является не материал — путь даже свежий, экзотичный в своей неповторимости. В центре внимания Валеева всегда человек, к которому писатель приглядывается с обостренным интересом.
    Внимание автора сосредоточено не на реалиях быта, не на профессии персонажа, а на его личности. Он стремится объемно и зримо показать духовный мир нашего современника, запечатлеть его психологическое своеобразие в определенную эпоху. Центр тяжести его произведений перемещается на исследование самосознания личности, уяснение человеком своей ответственности. Вот почему его герои так напряженно размышляют о смысле жизни и о своем предназначении на земле. Ставя своих персонажей в ситуацию нравственного выбора, часто на предпредельную черту, писатель, как скальпелем, вскрывает их подлинную сущность.
    У Д.Валеева есть несколько излюбленных типов героев. Во-первых, влюбленные. Во-вторых, чудаки. В-третьих, люди "идеи". То есть те, кто способен освободиться от коросты эгоизма, погони за деньгами и прочими жизненными благами. Это вытекает, видимо, из авторской концепции человека. Он рассматривает личность человека, как самоценную величину, человеческое "я" как своего рода целостную вселенную. Все это порождает еще одну черту прозы Д.Валеева — склонность к психологическому анализу. Писатель широко использует прием внутреннего монолога, исповеди героя, причем, как правило, в несобственно-прямой речи.
    Диас Валеев пишет на русском языке. Факт этот порождал и до сих пор еще порождает споры — по какому "ведомству" его числить: по ведомству русской или татарской литературы? Но как бы ни расценивать этот факт, явление это давно уже перестало быть исключительным. Оно свидетельствует не просто о прекрасном знании русского языка, давно уже ставшего для многих писателей национальных республик вторым, а иногда и первым родным языком. Опыт научного знания свидетельствует, что наиболее яркие и неожиданные открытия чаще всего происходят на стыке наук. Так и здесь. Наблюдается любопытный феномен. В произведениях Д.Валеева действуют герои-татары, описаны реалии национального быта, показана, в частности, Казань шестидесятых-семидесятых годов. Но дело не только в этом. Читая его рассказы и повести, мы чувствуем, как в плоти русского языка пульсирует кровь другой культуры, иной истории, национальных обычаев, образного мышления. Возникает второй план, обогащающий, с одной стороны, русский текст, а с другой — дающий возможность национальному читателю через богатство иноязычной культуры глубже познать себя и свой народ. Таков мир прозы Диаса Валеева — сложный, необычный и по-своему
    обаятельный.

Д.Валеев. "По вечному кругу ".
Издательство "Советская Россия ",
1988