12 марта 1987 года

      Проходя мимо, захожу в обком партии, чтобы пообедать. Его столовая — единственное место в Казани, где можно поесть вкусно, быстро и относительно дешево, и я при случае пользуюсь этим.
      И вот иду по коридору, соединяющему девятиэтажный корпус комплекса здания с шестиэтажным, разговаривая о чем-то с одним из знакомых, и внезапно навстречу быстрой походкой — Усманов. Я коротко киваю и было уже прохожу мимо, как Усманов вдруг останавливается, загораживая коридор и протягивая мне навстречу обе руки.
      — Как ваши дела? Как настроение, Диас Назихович? — на его лице появляется улыбка.
      — Великолепно,— отвечаю я.— Вроде все хорошо.
      — Мне очень понравилась беседа с вами. Был искренне рад познакомиться лично. Желаю вам всяческих успехов.
      — И я вам желаю того же.
      Когда Усманов уходит, мой знакомый удивленно смеется:
      — Что это у вас за любовь? Ты же, говорят, несколько дней назад был у него «на ковре»!
      — Сам поражаюсь,— говорю я.— Или какая-то игра. Или что-то, мне кажется, происходит в этом доме.
      — Ничего вроде не происходит.
      — Значит, произойдет. Увидишь, вскоре произойдут небольшие кадровые перемены.
      Так случается, что вскоре в этот же день у меня происходит разговор и с лицом Икс, философом-наблюдателем, или, как я его еще называю, агентом темных сил Мотальцевым, которого я встречаю, как всегда, нечаянно на улице:
      — Ну что, дорогой мой? Каков мой гороскоп? Что нагадаешь мне на завтра? — спрашиваю я.
      — Никаких прогнозов.
      — Это почему же? Ты всегда был так щедр на них.
      — Моя лавочка закрыта. Больше не торгую. Радуйся, что остался цел. Ничьих заслуг здесь нет. Просто ситуация в стране недостаточно ясна. А то не знаю, встретились ли бы мы еще. Кстати, прогнозировать события можно, если имеешь дело с нормальным человеком. В случае с тобой, к сожалению, все непредсказуемо.
      — Как же мне жить без твоих советов? — сокрушаюсь я.— Я так привык к ним.
      — Знаешь, в сочинском аэропорту за рублевку компьютер выдает каждому желающему его гороскоп. Недавно отдыхал в Пицунде и сам гадал себе,— усмехается Мотальцев.— Слетай туда!
      Что означают эти две случайные встречи * — знак того, что сюрреалистическая трагикомедия близка к завершению?

      * Следующая моя встреча с Гумером Усмановым происходит через шесть лет. Позади уже его назначение на пост секретаря ЦК КПСС, известное выступление на XIX Всесоюзной партконференции против Бориса Ельцина, вынужденная отставка (не сработался с М. Горбачевым), правый буржуазный переворот в августе 1991-го и расстрел из танковых пушек Верховного Совета России в октябре 1993 года. Я случайно встречаюсь с ним в поликлинике уже как с пенсионером. Усманов охотно помогает мне в поисках средств, необходимых для издания завершенной к этому времени рукописи «В омуте бесовства и смуты» (Казань: Изд-во «Тан-Заря», 1995). Какое-то время мы довольно часто видимся с ним в саду на Большой Красной возле особняка Союза художников и, сидя на скамейке, ведем беседы на разные темы. В 2001 году он специально встречается с премьер-министром РТ Р.Миннихановым, чтобы убедить его выделить средства на издание моего трехкнижия «Уверенность в Невидимом». Бывший министр культуры М.Таишев, работавший тогда советником премьер-министра, также по мере своих возможностей содействует решению этого вопроса. Несмотря на конфликт в прошлом, и Г.Усманов и М.Таишев делают¬ все возможное, чтобы помочь мне. Психика человека, похоже, непредска¬зуема и полна загадок.— Д.В.

22 мая 1987 года

      Наслаждаюсь тишиной. В рукописи «Третьего человека, или Небожителя» каждый день прибавляется по нескольку новых страниц.
      На полках книжных магазинов вдруг вижу трилогию своих пьес: «Дарю тебе жизнь», «Диалоги», «Ищу человека». Догадываются ли читатели, какая личная драма скрывается порой за обложкой той или иной книги, которую они небрежно листают у книжного прилавка?
      Книга все-таки вышла. Правда, не без потерь. Вместо запланированных первоначально пятнадцати тысяч, тираж составляет всего четыре тысячи. Но и это не все. В книготорге неожиданно узнаю: в книжные магазины Казани направлено всего двести пятьдесят четыре экземпляра. Таков, собственно, истинный «тираж». Остальные экземпляры — свыше трех тысяч семьсот книг — отправлены в сельские магазины. Видимо, с целью, чтобы они гнили в складских помещениях.
      Наверное, это тоже своеобразная месть, но у меня уже нет сил реагировать на все. Темные силы неистребимы. Вероятно, они такая же принадлежность жизни, как и луч солнца. Все чаще убеждаюсь в том, что Сатана так же правит на земле балом, как и Бог. Но и присутствие Бога на земле несомненно. Я — в его защитном луче...

24 июня 1987 года

      Из информационного сообщения (Советская Татария, 1987, 24 июня):
      «Бюро обкома КПСС рассмотрело вопрос о недостойном поведении секретаря обкома КПСС Р.К.Беляева.
      В 1986 году в Москве с участием делегации Татарской АССР проводилось торжественное мероприятие, посвященное 80-летию со дня рождения Мусы Джалиля. Мероприятие было подготовлено и проведено на высоком идейно-политическом и культурном уровне.
      После завершения официальной программы руководитель делегации секретарь обкома КПСС Р.К.Беляев под предлогом подведения итогов организовал в номерах гостиницы чаепитие с употреблением спиртных напитков. На этом застолье были Д.Х.Зарипова — заведующая отделом культуры обкома КПСС, Ф.Г.Зиятдинова — секретарь Казанского горкома КПСС, М.М.Таишев — министр культуры ТАССР, Р.С.Насыбуллин — инструктор отдела культуры обкома КПСС, Т.А.Миннуллин — председатель правления Союза писателей ТАССР, М.Х.Салимжанов — главный режиссер Татарского академического театра имени Г.Камала.
      При рассмотрении в обкоме КПСС этого неприглядного случая Р.К.Беляев категорически отрицал все происшедшее и только после подтверждения данных фактов участниками застолья вынужден был признаться.
      Кроме того, Р.К.Беляев, бывая в командировках в городе Мензелинске, нарушал морально-этические нормы партийной жизни, намеренно искажал в разговорах суть кадровой политики в Татарии, охаивал руководящих работников республики.
      Все выступившие на заседании члены бюро обкома КПСС подтвердили склонность Р.К.Беляева к самовосхвалению и карьеризму, на это ему неоднократно указывалось и ранее.
      За недостойное, порочащее должность секретаря областного комитета партии поведение, выразившееся в организации застолий с употреблением спиртных напитков, клеветнические высказывания в адрес ряда руководящих работников республики и проявленную неискренность бюро обкома КПСС объявило члену КПСС Р.К.Беляеву строгий выговор с занесением в учетную карточку, постановило считать невозможным его дальнейшее пребывание на посту секретаря обкома КПСС и внести данный вопрос на пленум областного комитета партии.
      Бюро обкома КПСС за участие в застольях с употреблением спиртных напитков члену КПСС министру культуры ТАССР М.М.Таишеву объявило выговор, заведующей отделом культуры обкома КПСС Д.Х.Зариповой, секретарю Ф.Г.Зиятдиновой поставило на вид.
      Казанскому горкому КПСС поручено рассмотреть в партийном порядке вопрос о персональной ответственности других членов КПСС, принимавших участие в застолье».
     
      Из информационного сообщения (Советская Татария, 1987, 24 июня):
      «23 июня 1987 года состоялся VI пленум Татарского обкома КПСС. Пленум рассмотрел вопрос о Р.К.Беляеве. Пленум обкома КПСС освободил его от обязанностей секретаря и члена бюро обкома КПСС за недостойное поведение, порочащее звание партийного работника».

25 июня 1987 года

      Жизнь, в сути своей, потрясающе трагикомична.
      Я всегда был скорее теистом, нежели атеистом, веря в иерархию разума и иерархическое, уходящее в неразличимую бесконечность, построение мироздания, однако в эти дни ощущаю и реально: Бог есть. И он действительно наблюдает за нами, грешными, и воздает всем сполна, согласно нашим деяниям.
      Судите сами: в Казани во дворе театра тайно сжигаются декорации спектакля о Джалиле, и в эти же дни в Москву отправляется официальная делегация на проведение помпезных торжеств, посвященных 80-летию поэта. Причем любопытно: в состав делегации входят буквально все, без исключения, кто выносил карательные вердикты по отношению к спектаклю «День Икс» или втайне, подобно М.Салимжанову, влиял на его судьбу.
      И вот торжества проведены, и в большом гостиничном номере Беляева затевается пьянка. За что пьют эти люди, за что поднимают над столом стаканы с водкой и рюмки с коньяком? Да, конечно, за то, что хлопоты с торжествами наконец сброшены с плеч. Но, возможно, еще и за то, что в Казани покончено наконец с ненавистным «Днем Икс».
      И здесь на авансцену выступает Сверхбог в лице Лигачева и Усманова.
      Первый изобретает к этому времени знаменитый антиалкогольный указ, согласно которому публичное питие чиновным лицом рюмки коньяка или стакана водки есть немыслимое преступление. А другой вовремя применяет этот указ в целях чистки рядов своих приверженцев. Причем, словно юмора ради, не забыт ни один из тех, кто особенно яро губил «День Икс». Сверхбог помечает шутовским знаком всех поголовно.
      Право же, никогда прежде сухой, казенный текст официального сообщения не нес в себе для меня столько поистине комического содержания.
      Вечером на прогулке в тихом, безлюдном сквере возле психиатрической лечебницы на Волкова обсуждаем с Басиным подробности, какие довелось услышать.
      Оказывается, Раис Беляев, бывший первый секретарь горкома партии в Набережных Челнах, знаменитый человек, вся грудь в орденах, о котором написаны даже романы, а в рамках моего сюжета — третий секретарь обкома КПСС, замыслил «африканский переворот».
      Нынешний «гауляйтер» Татарии Усманов должен был быть свергнут на одном из пленумов обкома, власть же первосвященника республики должна была по замыслу осенить своим ореолом его, Беляева, голову. Но переворот, как это часто бывает, не удался. Один из потенциальных заговорщиков — секретарь Мензелинского горкома, которого Беляев самонадеянно и неосторожно попытался во время командировки в район соблазнить и затащить в свою «команду», выдал его с потрохами. Прямо в присутствии Беляева и на его глазах он тут же позвонил из своего кабинета Усманову и доложил о заговорщицкой деятельности Беляева *. Обоих — и Усманова, и Беляева — от неожиданности чуть не хватил инфаркт.

      * Впоследствии первый секретарь Мензелинского горкома КПСС Рашид Хамадеев во время совместной поездки в Башкирию в 1988 году на Неделю татарской литературы и искусства рассказывает мне сам подробности этой истории. Все подтверждается до мелочей.— Д. В.

      Краснобая и карьериста из Набережных Челнов надо было срочно убирать. Вначале первым лицом республики рассматривалась возможность использования в этой ситуации и моего конфликта с Беляевым. Именно с этим вариантом был связан мой вызов к Усманову. Но кого удивишь преследованиями писателя? Писатели и должны всегда преследоваться, висеть, как тряпица, между небом и землей. Москву байками о гонимых художниках не проймешь, сами умеют гнать и гноить, это — неубедительно. Подумаешь, сжег декорации спектакля о Джалиле в дни его 80-летия и три года житья не дает несчастному автору пьесы и режиссеру. Экая невидаль! За это секретарей обкома с работы не снимают. Нужен более доказательный вариант. И из-под зеленого сукна был вытащен прошлогодний донос о коллективной пьянке в гостиничном номере у Беляева — после официального празднования в Москве 80-летия Джалиля. Посмели бутылку водки раздавить? Коньяк лакали? Без закуски? С одной селедкой? И когда? Во время проведения антиалкогольной кампании в стране! Это был уже более серьезный и достаточно весомый для орготдела ЦК аргумент. Главное — в духе времени.
      Оказывается, год назад первый секретарь вызвал к себе одного из членов официальной делегации — литератора, драматурга, депутата, «инженера человеческих душ»:
      — Пили после юбилейного вечера?
      — Пили.
      — Что?
      — Коньяк, водку,— простодушно признался литератор.
      — Вот тебе перо и бумага. Садись, пиши. Кто пил? Что именно? У кого? Когда?
      Год донос известного литератора, (его фамилию см. в информационном сообщении «СТ» от 24 июня 1987 г.), бережно спрятанный в кожаную папку, пролежал в сейфе.
      И вот теперь Беляеву суждено было стать жертвой знаменитого антиалкогольного указа, строжайше соблюдавшегося как одна из редкостных и, возможно, единственных примет революционной «перестройки общества». Самое смешное и нелепое — Беляев, при всем том, что пили у него в номере, был известен как абсолютный трезвенник и сам даже не пригубил спиртного ни капли, но в абсурдистской действительности разве имеют конкретные детали хоть какое-нибудь значение?
      Для расправы с другими Беляев нисколько не брезговал использовать столь же абсурдные вещи. Так недавно, основываясь на том же указе, за пьянку на рабочем месте, он сам без тени сомнения и жалости уволил с работы двух журналистов из журнала «Коммунист Татарии». Что же брезговать абсурдом применительно к нему?
      В некоторых обстоятельствах палач действительно легко превращается в жертву.
      — Ну вот, Натан Израилевич,— смеюсь я,— а вы утверждаете, что Бога нет. Нельзя так говорить! Сошел со сцены один из наших серьезных противников. Представьте на секунду, что было бы, если бы африканский переворот ему удался бы? Что бы он сделал с нами, бедными?
      — Не беспокойтесь. Беляев в нашей истории был лицом не основным. Он был в чьих-то руках главным орудием, но отнюдь не лицом. А нас спокойно передадут по наследству. В нашем положении ничего не может измениться. Мы с вами приговорены давно. Только неизвестно кем. Радости у меня нет. Сегодня кирпич случайно упал на голову Беляеву. Завтра он с такой же закономерностью упадет на нашу голову.
      И в самом деле, каких перемен к лучшему можно ожидать? В стране происходит что-то странное и непонятное. Власть, общество, народ выродились окончательно. На истории с «Днем Икс» процесс крайнего вырождения власти виден с предельно пугающей отчетливостью. Но завтрашняя власть не станет лучше. Она будет состоять из тех же людей. Ибо других нет.
     
      Из досье о мафиозных организациях:
      «Ставшие известными события последних лет заставляют предположить, что мафия в нашей стране связана в первую очередь с деятельностью людей типа бывшего первого секретаря Узбекской ССР Рашидова или бывшего заместителя министра внутренних дел СССР Чурбанова. Однажды в газете «Правда» появилась заметка «Зять и его кумовья». В ней говорилось, что Чурбанов и Рашидов обсуждали планы помощи какому-то «засыпавшемуся» ташкентскому духанщику. Этим, как догадались вдумчивые читатели, автор публикации хотел принизить Чурбанова, совсем недавно имевшего «славу» выдающегося государственного деятеля. Но тот же вдумчивый читатель может задаться и вопросом: принизить-то принизили, но кто же является главным, если чурбановы и рашидовы всего лишь «стоят на стреме»? Не зря, видимо, пугающе знаменитый Адылов похвалялся в свое время, что мог «свалить» самого Рашидова. Если выдающиеся государственные деятели — марионетки, то кто держит нити управления страной в руках?
      Давление со стороны власть имущих, их покровительство крупным преступникам принимает порой самые разнообразные формы, вплоть до отмены законно принятых судебных решений. Так поступили, например, с приговором в отношении бывшего Председателя Совета Министров Узбекской ССР Р.Курбанова, осужденного к восьми годам лишения свободы за взяточничество и другие служебные корыстные злоупотребления. Через полтора года после вынесения приговора за подписью Брежнева издается указ Президиума Верховного Совета СССР о досрочном освобождении Курбанова из мест заключения. Вскоре с той же легкостью Брежнев подписывает указ — о прекращении взимания с Курбанова награбленного им. Еще какое-то время спустя Курбанов, правомерно исключенный КПК при ЦК КПСС из партии, вновь на общих основаниях принимается кандидатом, а затем становится и членом партии» (Известия, 1988, № 307).
      «Именно в те годы начинается, условно говоря, «демонстрационный эффект разложения» всего и вся... Не нужно слишком узко понимать слово «коррупция». Выдвижение человека на крупную должность, не подготовленного к этому ни по своему интеллекту, ни по образованию, ни по опыту работы, наконец, ни по своим нравственным качествам, что это такое? Но именно на таких принципах создается система номенклатуры. И как расценивать сам факт, что завалившего работу в одном месте переводят на другое, третье, десятое, а потом отправляют на пенсию с предоставлением заманчивых льгот? Слово «коррупция» означает подкуп, порча... Надо завладеть интеллектом, талантом, и неважно, каким образом: повышенным ли вниманием, лестью, выдвижением на высокий пост, материальными ли благами и привилегиями... Поступают и по-иному. Создавая обстановку политического давления, шантажа, искусственно снижая общественную потребность в таланте, они ставят жертву подчас в такое безвыходное положение, что даже самая малость «милостивого внимания» иногда рождает готовность выступить в роли «подручного»...
      Большая часть старой интеллигенции эмигрировала либо уничтожена, терроризирована, подавлена. Новая интеллигенция в массе своей едва ли стала «совестью народа» — у нее появилась другая общественная и нравственная установка. Любой диктатор мог бы позавидовать разработанной системе кнута и пряника. Для высшего слоя элиты, для среднего и низшего пряники, естественно, разные. Есть свой «пряник» и для людей творческого труда.
      Ничто так не разрушает личность, как страх. Поколения руководителей, пришедших на смену «врагам народа» тридцатых годов, прошли серьезные испытания страхом. А когда он исчез, то что остается, кроме моральной опустошенности? Появляется желание платы за страх, какой-то компенсации, моральной или материальной, будь то обладание властью или стремление отхватить побольше от общественного пирога. Дефицит материальных ресурсов подчас создается намеренно, а то и искусственно обостряется в угоду воротилам подпольного бизнеса, разумеется, за крупные взятки...
      Человеку, находящемуся у власти, в этих условиях трудно устоять. Наряду с «демонстрационным эффектом разложения» параллельно возникает и бурно развивается «эрозия идеи». Становится возможным все...» (Советская культура, 1985, VIII.05).

26 августа 1987 года

      Провожаю в Ленинград Натана Басина. Как неприкаянные, бродим по его опустевшей гулкой квартире — на грязном полу мусор, тряпки, старые газеты, упакованные вещи, хлам. Уже третий час кряду безнадежно ждем машину с грузчиками.
      — Вам кровать не нужна? — устало спрашивает Басин.— Сейчас в магазинах вроде их нет, а мне ее некуда будет ставить. Почти новая.
      — Спасибо, не нужно,— отвечаю я.
      — И стол вам не нужен. И я... никому не нужен. Нет, я и в самом деле не могу больше здесь жить! — восклицает он.— Скажите, что это? Божье наказание? У меня был прекрасный театр в Красноярске! Зачем я оттуда сорвался? Целых два года настойчиво уговаривали перебраться в Казань, сулили золотые горы. Уговорили. Приезжаю. В обкоме и Министерстве культуры милые, интеллигентные люди. Все прекрасно! Но только огляделся по сторонам — неожиданно их убирают. Сажают на их места каких-то непонятных монстров! Ладно, поставил несколько спектаклей — Киршона, Мопассана, вашу пьесу. И вдруг начинается... По существу, изгоняют из театра, вынуждают написать заявление. За что? Ладно, ушел, скромно работаю в институте. Ректор — замечательная женщина, умница. Полное взаимопонимание. И вдруг опять — треск, гром, шум. И ее убирают. И надо же — сажают туда именно этого человека! Скажите, за что ваш Бог дал мне такое наказание? В чем моя вина? Теперь вынужден бежать из города вообще. Весь финал жизни — насмарку! За что? Я хочу знать! Есть здесь какой-то высший смысл? Или налицо абсолютная бессмыслица? Так сказать, черная дыра?
      — Не знаю. Мы с вами — художники. Следовательно, изгои на этой земле. Вечные пасынки. Наверное, за это. Я завидую вам, Натан Израилевич. Вы уезжаете.
      — От них никуда уехать невозможно, уверяю вас. И там они будут. Они — всюду! Знаете, я даже побаиваюсь. Вот приеду в Ленинград, пущу чуть-чуть корешки, и вдруг туда опять назначат Беляева! Чем-нибудь руководить. Знаете, это, может быть, совершенно мистический, но абсолютно реальный сюжет. Как вы думаете, Диас Назихович, не назначат его? Только скажите всю правду!
      Басин внимательно смотрит на меня, я — на него. И мы оба хохочем.
      Да, номенклатурным единицам нашего общества, членам всесильной государственно-политической мафии тонуть окончательно не дают. При всех обстоятельствах идем ко дну мы, они же всегда выплывают на поверхность.
      Специально для Беляева были немедленно очищены кабинет и кресло ректора Казанского института культуры. Женщину, поднявшую этот институт к жизни с нуля, безотлагательно, срочнейшим образом выпроваживают на пенсию.
      И вот в первый же день появления в институте новоиспеченного ректора, круглого, как колобок, бодрого, уверенного, источающего жизненную энергию, заведующий кафедрой режиссуры Натан Басин, не выдержав, подает заявление об уходе.
      Подписывая ему заявление, Беляев устраивает, разумеется, маленький спектакль, пускает лицемерную слезу.
      — Он так долго меня провожал, стоя у дверей кабинета, так трогательно жал мне на прощанье руку...
      Машина задерживается. Мы, вконец очумев от ожидания, бессмысленно бродим по пустой грязной квартире, сидим на брошенной кровати.
      — Скажите, Диас Назихович, как нам всем спастись от этих людей? Есть, как вы считаете, хоть какой-то выход? Пусть даже единственный? Или уже совсем нет?
      — Спасение есть,— говорю я, отвлеченно размышляя о чем-то ином.— Одно. В нашей работе. В противостоянии сегодня и завтра. И всегда. Ибо завтра будет то же самое. А больше, наверное, ни в чем.
      Наконец приезжает грузовик. В квартиру вваливаются грузчики — молодые, здоровые полупьяные парни.
      — Батя, сторонись!
      Громкий смех, визг, гогот. Грузчики начинают выносить вещи.
      — Если я получу в свои руки театр где-нибудь в стране, я восстановлю «День Икс»…

26 декабря 1987 года

      Да, противники вроде усмирены *. Они исчезли из моей жизни. Но надолго ли?

      * После глобального социально-политического необуржуазного пере¬ворота, произошедшего в стране в начале 90-х годов, рать идеологических надсмотрщиков и надзирателей, учинивших над «Днем Икс» и «Ищу человека» суд и расправу, отнюдь не уходит в политические небытие. Никто из них в результате крушения строя не пострадал ни в малой степени. Раис Беляев, помимо ректорства в Казанской государственной академии культуры и искусств, получает звания профессора, заслуженного работника культуры Российской Федерации, становится народным депутатом Госсовета РТ, председателем общества «Татарстан — Индия». Бывший инструктор отдела культуры обкома Рафаэль Насыбуллин назначается председателем Государственного комитета Татарстана по кинематографии. Дания Зарипова выходит на пенсию, но продолжает работу на курсах повышения квалификации руководящих административных кадров республики. Критик Рафаэль Мустафин выдвигается на пост главного редактора журнала «Татарстан», а бывший председатель Союза писателей драматург Туфан Миннуллин становится народным депутатом Госсовета Татарстана и президентом татарского «Пен-центра». «Сдав» в архив ненужную идеологию и легко растеряв на ветру ¬прежние «убеждения», они отнюдь не теряют своих должностей и неизменных обязанностей по надсмотру над обществом. Бог, шутки ради, определяет кое-кому из них легкое наказание, но кто-то, видимо, равный Богу по мощи, спасает их и от этого. В расстановке сил на олимпе власти не меняется практически ничего.— Д.В.

      Завтра они обязательно вновь появятся откуда-нибудь. Это — как в сказках. Герой мечом срубает голову Дракону, но вместо отрубленной головы тут же перед ним возникает еще несколько других с огнедышащей пастью. Сатанизм вечен и неутомим. И мой конфликт с ним, видимо, будет длиться до последней минуты жизни. А может быть, и за ее пределами.
      Но как победить еще другого врага, может быть, не менее опасного и коварного? Этот враг таится уже в собственной груди. В теле, в душе. Все чаще ловлю себя на ощущении невозможной, запредельной усталости.
      Иногда человек устает так, что чувствует себя распятым или побежденным.
      Усталость накапливалась за многие годы в бесчисленных столкновениях. Видимо, собиралась, копилась память о полученных ранах, и вот уже тяжелый яд усталости не уходит из тела.
      Враги побеждены, но еще более изощренный в сатанинских игрищах противник тянется ледяными пальцами к сердцу.
      Я завершаю своего «Третьего человека, или Небожителя», свою, пожалуй, самую великую и оптимистическую книгу, но, размышляя о мировом человеке в течение многих лет, не уходя в сторону от тяжб и конфликтов с ним, идя порой на таран, я таким способом, возможно, проникаю слишком глубоко в тайну его бытия. И вот теперь все чаще приходит мысль: делать такое глубокое зондирование было, видимо, нельзя. Есть вещи, которые лучше не знать.
      Я словно разгадал глубоко запрятанную тайну человека и тайну народа, и человек, и народ становятся мне неинтересны. Будто просчитанные вдоль и поперек, сведенные в символы, в знаки, с известным мне прошлым и легко и ясно читаемым мной будущим, они становятся мне, всеведущему, скучны.
      Холодным декабрьским днем у Чеховского базара возле больницы встречаю вдруг Раиса Беляева. Он что-то громко и, как всегда, бодро вещает, я слушаю его вполуха и думаю: «Бог мой, какая скука все твои речи и вся твоя жизнь! И ты был мне противником?! Был мне врагом? Да полно! Возможно ли это?» *.

      * В 1996 году, уже после первого издания этого документального романа (См.: Изгой, или Очередь на Голгофу. Казань: Тан — Заря, 1996), Р.Беляева найдут в его служебном кабинете ректора Казанского института культуры мертвым. Патологоанатом установит, что причина смерти — инфаркт. — Д.В.

      И вот — Голгофа, от которой не уйти. Вот — крест, с которого не слезть при жизни. Вот — ржавые гвозди, с каждым мгновением все надсаднее впивающиеся в твою плоть. Вот — твоя вечная, неутолимая жажда.
      Запенился и замутился чистый источник, из которого я прежде пил. Нельзя было разгадывать тайну человека, роковую тайну Бога.
      Расшифровав в струе богоносной жизни знак вечного и тайного присутствия Сатаны, я словно преступаю некий закон. Нарушаю установленное от века табу.

Ноябрь 1984 г.— декабрь 1987 г.