Дело об альтруисте

      Вот еще одна история.
      Приведу сначала некоторые документы.
      Из справки заведующего столовой № 13 ОРСа Казанского отделения Горьковской железной дороги:
      «От гражданина Галимзянова А.Г., проживающего по адресу: Казань, Ухтомского, дом № 23, квартира № 24, принято в столовую комиссионно свиней общим живым весом 1468 килограммов. Сумма 1622 р. 90 к.* перечислена по заявлению Галимзянова платежным поручением № 91 Райздраву в Ленинском отделении Госбанка СССР».

      * Здесь и далее обозначены цены, существовавшие в бывшем СССР по декабрь 1991 года — Д.В.

      Из письма члена Общественного совета при Доме ребенка № 1 г.Казани младшего научного сотрудника ИОФХ им. А.Е.Арбузова АН СССР, кандидата химических наук Р.Сагеевой:
      «Вначале нас всюду принимают радушно, желая помочь, но потом все отказываются, ссылаясь на букву закона, на то, что нет соответствующей статьи, или на то, что вообще не понятно, как отнестись к данному вопросу. Речь о Галимзянове А.Г., работающем возчиком в магазине № 117 Бауманского райпищеторга Казани. Заработок у этого человека небольшой — 110 руб., правда, он имеет возможность подзаработать лишний рубль, охраняя товары приезжих на колхозном рынке или подвозя их, но деньги сами по себе никакой ценности для него не представляют. Детство его прошло в военное время, получить образование ему не удалось, но всегда у него было желание в чем-то выразить себя, оставить след. Благодаря помощи общественности Бауманским райисполкомом А.Галимзянову был выделен участок в конце улицы М.Межлаука, который он расчистил и засадил ягодным кустарником. Это была территория стихийно образовавшейся городской свалки. Он разровнял ее, вывез весь мусор, покрыл болотистую землю щебенкой, песком, отвел воду от разобранной колонки, которая в течение многих лет затопляла всю улицу, за что ему благодарны жители этой улицы. На участке из бывших уже в употреблении стройматериалов он построил дом-кормокухню и свинарник.
      Только за последние годы этот человек перечислил в Фонд мира 600 рублей, детскому дому — 13 тысяч рублей. Казалось бы, вклад в общее дело немалый, причем совершенно бескорыстный. Работает он, не щадя сил, здоровья, а мы, к сожалению, ничем не можем ему помочь; хозяйство его не узаконено: никому не принадлежит, и продвинуть решение этого вопроса ни ему, ни нам никак не удается. Большие трудности, особенно в зимнее время, испытывает А.Галимзянов с добыванием корма. Мы, члены Общественного совета при Доме ребенка № 1, побывали в Главном управлении общепита, жилищном коммунальном хозяйстве, просили помочь районную и городскую администрацию, соответствующие министерства, но везде — отказ. Сейчас неясно будущее этого подсобного хозяйства, являющегося своеобразным неузаконенным филиалом Дома ребенка, и положение самого Галимзянова. Было бы большой несправедливостью, если бы общественность проявила равнодушное отношение к этому незаурядному человеку».
      Из докладной председателя исполкома Бауманского райсовета г.Казани:
      «Гр-ну Галимзянову А.Г. было дано устное разрешение на содержание не более пяти свиней. В настоящее время он содержит двадцать две свиньи, что является нарушением санитарных норм. Кроме того, он самовольно построил хозяйственные постройки и дом на этом участке. Гражданин Галимзянов письменно предупрежден о сносе дома...»
      Из заявления главного врача Дома ребенка № 1:
      «На деньги, которые безвозмездно перечисляет детям Дома ребенка № 1 А.Галимзянов, за последнее время были приобретены: оборудование для физиотерапевтического кабинета, музыкальные инструменты, в том числе пианино, цветной телевизор, электрокамины, детская мебель, нательное белье, верхняя одежда. Бауманским исполкомом Совета народных депутатов тов.Галимзянову был выделен участок в тупике ул. М.Межлаука возле железной дороги, на месте бывшей свалки. Построив там свинарник и дом-кормокухню, А.Галимзянов решил выращивать свиней в еще большем количестве с целью перечисления выручаемых денег в дар Дому ребенка.
      Столкнувшись с трудностями в обеспечении свиней кормами, он обратился ко мне и Общественному совету Дома ребенка с просьбой о юридическом закреплении этого участка как подсобного хозяйства Дома ребенка. Мы отказались от этой идеи. Но мы обращались в Управление общественного питания, в Горжилуправление, в Министерство коммунального хозяйства, в райисполком с просьбой об официальном закреплении за тов. Галимзяновым выделенного ему участка, об оказании ему помощи в приобретении кормов...»
      Медленно, внимательно глядя под ноги, пробирался я в апреле 1984 года по одной из самых затрапезных и грязных улиц города. Собственно говоря, это было почти в центре Казани, рядом — рынок, железнодорожный вокзал. Свернешь с какой-нибудь более или менее благополучной улицы в проулок — и вдруг перед тобой море черной воды.
      Где-то в дальнем заброшенном тупичке улицы Мартына Межлаука должен был красоваться зеленый забор и белый домик, слитый из гипса и опилок.
      Что же было известно тогда об этом человеке?
      Позже, через несколько месяцев, в горисполкоме, в приемной по жалобам, мне дадут посмотреть довольно толстую папку с документами: «А.Галимзянов. Дело № 2891». Но до папки с документами в тот день было еще далеко, и тогда я знал только, что этому человеку за сорок, что он возчик магазина вин, но никогда в жизни не брал в рот ничего спиртного. Слышал я еще, что этот возчик (в прошлом он был милиционером, шофером, слесарем) какой-то непонятный альтруист: последние пятнадцать лет занимается своего рода благотворительными делами, попечительствует над детьми, брошенными родителями. Перевел на их счет Бог знает сколько денег, заработанных на откорме свиней. Но слухи слухами — а насколько все, что я слышал, соответствует правде?
      Открываю калитку. Лают и визжат собаки — маленькие, большие. Бродят куры. Коза с козлятами. В загоне — крупные стокилограммовые свиньи роют своими твердыми пятаками землю. Какой-то человек в телогрейке, сапогах бросается мне навстречу. На голове чудом держится шапчонка, глаза горят живым блеском. Стремительно протягивает руку, улыбается.
      — Вот пришел взглянуть,— знакомлюсь я.
      — Хорошо! Давайте! Артур! Фу! — кричит он собаке, мешающей нам разговаривать.
      Через две минуты мне уже кажется, что мы знакомы целую вечность. Новый знакомый показывает свое хозяйство, жестикулирует, смеется. Веселый, радостно-доверчивый человек.
      — Вот тут пруд будет, а здесь деревья посажу! Песка надо еще привезти. Болото было, свалка! Неделю назад два начальника приходили. Смотрели-смотрели, потом один говорит: «Сносить тебя будем». Я говорю: «Вот здесь пруд выкопаю, рыб разведу». А другой говорит: «Ему про снос — он про рыб, что с дураком разговаривать?»
      — И что? — улыбаюсь я.
      — А что? Пошли.
      — А вы что?
      — Я песок привез. Хорошо, чисто стало, а?
      И новый знакомый опять засмеялся, словно подтрунивая над самим собой и над людьми, пришедшими с проверкой. И позже, где бы я его ни встречал — на улице ли, когда он ехал на своей телеге, возле магазина ли, когда случайно проходил мимо и видел, как быстро и ловко он грузит на телегу ящики, или на его «свиноферме»,— всегда передо мной оказывался человек уверенный, радостный, счастливый и словно бы даже какой-то беззаботный.
      — Хорошо, а? Солнышко какое светит, а?
      Другого бы напугала угроза, нависшая над «делом жизни». Галимзянова — нисколько.
      Человек «донкихотского» настроя души — человек загадочный. Давно приглядываюсь к нему. Давно пытаюсь его понять. Непросто распознать, что стоит за таким человеком в жизни, случайно его появление или означает существование какой-то закономерности.
      В самом деле, подумайте: в течение пятнадцати лет помимо работы выполнять еще тяжелейший физический труд, но не брать себе за него ни копейки? Зарабатывать крупные суммы денег, но часто даже не видеть их? Деньги обычно даже не появлялись у Асхата Галимзянова в руках, а по его заявлению перечислялись в детские дома. И никто не принуждал его вести такую жизнь, никто не понукал, кроме собственной души.
      Природа корысти ясна. Но природа бескорыстия в какой-то мере непонятна, странна. Где причина отсутствия в человеке естественного эгоизма?
      Помню, я смотрел на свиней Галимзянова и думал о количестве затрачиваемого труда. Двадцать пять свиней — это пятьдесят ведер еды ежедневно. Где-то эти пятьдесят ведер надо достать. Найти, привезти, сварить в котле. Весной и летом для Галимзянова это, наверное, не проблема, рядом — рынок с горами отходов. А зимой?
      Были у него еще лошадь, помощник в работе, две овчарки со щенками и громадный ньюфаундленд; дома, где жил с семьей, болонка и кошка с котятами да какие-то певчие птицы.
      Как-то прихожу на «свиноферму» на улицу М.Межлаука и вижу: две новые собаки — дворняжка и овчарка. Откуда? Оказывается, привел их Асхат Галимзянов из вивария ветеринарного института. Были собаки подопытными, подверглись операциям, а теперь вот не нужны.
      «Всю жизнь с животными»,— сказал он мне мимоходом.
      Позже я узнал, что два года назад воспитывал он у себя еще и волчонка. Восемь месяцев жил волчонок в его семье, а потом Галимзянов отвез его в лес. Пишу об этом не для того, чтобы подчеркнуть чудаковатость моего героя (человек он, конечно, с неожиданностями), а для того, чтобы сказать, что такая «абсурдная» с точки зрения здравого смысла жизнь для него, видимо, норма. Если уж он попечительствует над животными, то как же не позаботиться ему о детях, брошенных родителями? О детях, определяемых государством в Дом ребенка?
      Естественно, эта попечительская деятельность даром не дается. В час ночи приходится ложиться, а в пять утра быть уже снова на ногах. И так десятки лет.
      Конечно, все это фантастично, неправдоподобно. Но у каждого человека своя собственная «форма жизни», которую он находит и которой следует. «Форма жизни», которую нашел для себя Галимзянов, по-видимому, его устраивала, во всяком случае он производил всегда впечатление счастливого человека. Хотя другой на его месте вряд ли радовался бы жизни. Семнадцать лет назад с его женой случилось несчастье, и все эти годы жена (инвалид первой группы) не выходит из дома. А это значит, что все домашние хлопоты лежат опять же на нем. Правда, дома дети помогают. Сын Радик работает уже на заводе, а дочь Ляля учится на швею в техническом училище. Они, надо сказать, и единомышленники отца. Сын, когда принес первую получку домой, отсчитал тридцатку: «Будешь посылать деньги детям, переведи и эти».
      Есть люди, идеи у которых находятся как бы на кончиках пальцев. Мысль у них может немедленно превращаться в результат, в дело.
      Раньше в течение многих лет Асхат Галимзянов держал свиней под гаражом во дворе дома, где жил. В этом гараже находилась его казенная лошадь, на которой он работал в магазине возчиком. И вот под этим-то гаражом-конюшней он и вырыл глубокий подвал, в котором стал держать свиней, придумав хитроумные устройства для механизированного кормления и уборки навоза. По ночам на двух овчарках или на ньюфаундленде вывозил отходы на свалку. Все это в буквальном смысле «подпольное» и совершенно фантастическое предприятие много лет существовало с единственной целью: чтобы вырученные от сдачи свиней деньги можно было переводить на счет Дома ребенка.
      Наивно думать, что эта деятельность сопровождалась громом оваций.
      Проверяемый со всех сторон альтруист-возчик просил у властей района, чтобы ему дали какой-нибудь участок— ему хотелось выйти из «подполья». Как раз в стране были принята Продовольственная программа, и по ходатайству Общественного совета Дома ребенка ему выделили наконец место. Собственно, не место, а, как уже говорилось, свалку. Мусора там было навалено с двухэтажный дом. Но что такое свалка для Галимзянова? Он нашел бульдозер, машину, за неделю все расчистил, привез щебень, песок, глину, торф, за два дня из опилок и гипса слил дом-кормокухню. Где-то нашел полусломанный котел, в котором варят битум, отремонтировал его, приспособил для приготовления еды свиньям. Короче говоря, через две недели благотворительное «предприятие» странного человека начало полностью функционировать на новом месте.
      Расширяя свою свиноферму, Галимзянов мечтал в первую очередь о том, что превратит он ее в подсобное хозяйство для Дома ребенка, что будет здесь Дом ребенка хозяином, а он, Асхат Галимзянов,— бесплатным работником. Видел в своих мечтах, как разобьет пруд и разведет в нем карпов, чтобы и свежая рыбка была у детей.
      В гаражный, «подпольный» период он держал обычно семь-восемь свиней. На новом месте завел на первых порах двадцать две чушки, потом — двадцать пять. В качестве ближайших планов была у мечтателя-свинаря с улицы Мартына Межлаука цель: посадить ели на территории Дома ребенка, а у входа в него поставить памятник детям. Самый настоящий памятник, созданный самым настоящим скульптором!
      Но право, комична или даже трагикомична жизнь! Она сама по себе гениальный художник и выписывает порой совершенно фантастически узоры, каких не придумает и писательское воображение.
      Мечты и планы Галимзянова мешали спокойной жизни солидных людей. Председатель райисполкома, разрешивший Галимзянову занять клочок до предела захламленной земли, теперь, увидев его, срывался: «Ты меня своими свиньями в гроб загонишь!» Главный врач Дома ребенка тоже была в панике: «Не надо ни карпов, ни памятника, ни подсобного хозяйства!»
      Если в прежние годы размеры благотворительных взносов Галимзянова были сравнительно небольшими (где-то 800—1000 рублей), то с выходом «предприятия» из «подполья» они увеличились (в эти годы ежегодно переводилось уже свыше четырех тысяч рублей). Людям почему-то все труднее становилось переваривать результаты его попечительской деятельности. И ломали головы районные и городские власти, не знали, что делать с ним. Не вписывались — шел 1984 год — ни сам Галимзянов, ни его свиноферма в существующие параграфы, нормы, инструкции, положения.
      Оформить свиноферму как подсобное хозяйство? Но какой администратор возьмет на себя такую обузу? Он сам будет там бесплатным работником? А если заболеет? Да и что такое бесплатный работник? Такого вообще нет и никогда не существовало ни в одном обществе.
      Нужно еще раз проверить этого человека. И вот мечтателем-свинарем снова интересуются ОБХСС и уголовный розыск Казани — на предмет «обоснованности» его благотворительной деятельности. Им интересуется пожарная служба: как там у него с электрической проводкой? Санэпидстанция тоже озабочена: как у него там с «выплодом мух»? Его проверяют и перепроверяют все районные инспектирующие службы. А служба главного архитектора города вдруг даже пускает в ход версию о самовольном захвате участка. Часто над головой веселого альтруиста собираются внезапные грозы. Однажды пригоняют бульдозер с приказом: пустить все под откос. И только немедленное вмешательство общественности, а именно возбужденная толпа крикливых бабенок и мужиков, спасает его «благотворительное предприятие» от полного уничтожения.
      Иной недоверчивый читатель, чувствую, может даже пожать плечами: а не придумывает ли все эти подробности автор, не «заносит» ли его? В самом деле, с одной стороны, фигура какого-то странного, непонятного практика добра, а с другой — не менее странная, можно сказать, гротесковая реакция на это добро? Возможно ли это? Так ли это?
      Но вот передо мной вновь материалы Дела № 2891.
      Что еще «интересного» есть в этом фантастическом «деле»? Давайте откроем его.
      Из справки начальника Управления внутренних дел Казанского горисполкома полковника Г.Айнутдинова:
      «По ул.Межлаука Галимзянов А.Г. в настоящее время держит двадцать пять голов свиней и пять собак. Свиней Галимзянов начал держать, не имея на то разрешения. Впоследствии ему якобы разрешили держать их, но документов на руки не выдали. Ежегодно он осуществлял продажу свиней на Центральном рынке Бауманского района Казани по 3 рубля 50 копеек и по 4 рубля за килограмм. Деньги от продажи он переводил на расчетный счет Детского дома, расположенного по пр.Ямашева, дом 88-а. Это продолжалось до 1983 года. В детдом Галимзянов за это время перечислил более 10 тысяч рублей.
      Весной 1983 года Галимзянов обратился в Бауманский исполком с просьбой узаконить его подсобное хозяйство для содержания свиней. Осмотром помещения занимались архитектор Э.Дубивко и главный врач санэпидстанции района Р.Караулова, которые якобы разрешили ему содержать свиней, но не более одиннадцати голов. Однако это разрешение Караулова впоследствии у Галимзянова изъяла. Установлено, что пищевые отходы для кормления свиней он собирал во дворах жилых домов, на колхозном рынке, а также в столовой № 1, расположенной по ул.Лево-Булачная, столовой № 44 при педагогическом институте и в детсаду № 151, расположенном на ул.Нариманова. Пищевые отходы Галимзянов похищал обычно в ночное время, как заявляют администратор столовой Н.Сайфуллина и заведующая детсадом Н.Бушуева.
      Кроме того, розыскными мероприятиями установлено, что Галимзянов использует государственную лошадь и на колхозном рынке Бауманского района занимается подвозом сельхозпродуктов торгующим гражданам, которые расплачиваются наличными. Так, 16 апреля 1984 года Галимзянов подвез три мешка урюка колхознику Джураеву О.А., приехавшему из Ленинабадской области,— с улицы Межлаука до рынка, получив 3 (три) рубля. 18 апреля 1984 года Галимзянов подвез десять мешков урюка Роджобову М.Р., жителю Исфаринского района Ленинабадской области,— с ул.Тукаевской до рынка, получив 10 (десять) рублей. Каких-либо документов на стройматериалы, из которых построено подсобное хозяйство для содержания свиней, Галимзянов не предъявил, объяснив, что строительный материал он брал где придется, в основном с домов, которые шли на слом или капитальный ремонт...»
      Из Акта по проверке режима работы возчика магазина № 117:
      «Нами, работниками торга, инспектором отдела кадров Сулеймановой, старшим бухгалтером отдела зарплаты Кудрявцевой и старшим бухгалтером финансового отдела Бакировой, 4 мая 1984 года проверена работа возчика А.Галимзянова. В момент проверки, с 15 до 16 часов, на рабочем месте Галимзянова не было».
      Из Объяснительной записки директора магазина № 117:
      «Довожу до сведения, что 4 мая 1984 года возчик Галимзянов с 9 до 10 часов 30 минут вместе со мной находился в Управлении внутренних дел с целью дачи объяснений. После этого из магазина № 117 привез ящики для приемного пункта стеклопосуды и должен был ехать за пряниками...»
      Разочаровавшись одно время в театре, я было перестал писать пьесы, а после знакомства с Галимзяновым поневоле стал думать: уж не написать ли все-таки еще одну? И именно в жанре трагикомедии. Представляю одну из сцен: сотрудники уголовного розыска разрабатывают операцию по поимке его с «поличным». Самый опытный сотрудник в течение трех суток не сводит с него глаз. И вот она — долгожданная минута! Три мешка урюка подвез! Поймали мошенника!
      Из докладной записки заместителя председателя исполкома Казанского горсовета Р.Насырова:
      «Исполком городского Совета считает недопустимым оформление скотного двора гр.Галимзянова, расположенного в городе, как подсобного хозяйства. Самовольно воздвигнутые строения подлежат сносу, а территория — благоустройству».
      Во многих документах, находящихся в деле № 2891, я ощущал какое-то скрытое недоброжелательство. Оно таилось не только в содержании. Оно проступало наружу в первую очередь сквозь стиль, тональность фраз.
      Странно, почему мы, люди, так недоброжелательны к добру? Почему оно словно даже оскорбляет нашу душу? Нет пророка в своем отечестве? Нет пророка в своем времени?
      Я рассказывал о Галимзянове своим знакомым. Наблюдал их реакцию. Почему он для многих как соринка в глазу? Рассказывал — и вдруг ловил какое-то недоверие к рассказу. Оказывается, неправдоподобен. Его поступки, оказывается, нуждаются в каких-то дополнительных обоснованиях. Своим присутствием в мире он словно как-то даже обижал людей. В самом деле, два полюса: свиньи и недостижимо (и непостижимо) высокая духовность. А какой «мостик» их соединяет?
      — Пусть он сначала меня убедит, что его поступки лишены всякой задней мысли,— вдруг заявил мне один из моих собеседников.
      — А почему он должен тебя еще и убеждать?
      — А потому что иначе он проходимец!
      Одни вдруг называли его скрытным, тайным кулаком. Другие объясняли его склонность к «попечительству» тем, что он, Галимзянов, вероятно, из породы неудачников. Логика здесь была простая. Нормальный, здоровый человек не будет заниматься всеми этими делами так долго. Самым распространенным объяснением было: это человек «с приветом». Фигурировало и такое мнение: своим альтруизмом он якобы хочет замолить какие-то свои грехи. Судя по тому, что человек не успокаивается много лет, грехи эти, вероятно, ужасны. Не потому ли его все проверяют и перепроверяют? Надо бы проверить по-настоящему. И наконец, некоторые считали, что казанский возчик переводит крупные суммы денег на счет дома ребенка и в другие детские организации всем назло. Был же Герострат, почему бы не быть и его антиподу, но по сути своей такому же Герострату? Несовершенный еще мир можно унижать добром так же, как и злом. Стоит только ткнуть миру в нос это добро как некий недостижимый идеал!
      — Кто его просил заботиться о детях? Государство о них не заботится, что ли? Нашелся благодетель! Выполз откуда-то из навоза и решил мир удивлять?
      — Для дома ребенка в Казани выстроили новое здание. Дети переехали, но вдруг настали сильные холода, а с отопительной системой что-то неладно. Галимзянов на своей телеге тут же привез десятки рефлекторов. Закупил сразу в магазине на триста — четыреста рублей. Разве может противоречить заботе государства чья-то человеческая забота?
      — Все равно дурак этот твой Галимзянов или спекулянт!
      Чувствовалось, в любую из этих версий некоторым людям поверить почему-то было легче. Принять же, что человек просто добр, изначально бескорыстен, почему-то было крайне трудно. Ну, а как же сам альтруист с улицы Межлаука, сам «новый» человек в лице Галимзянова объяснял свое поведение, смысл своего «попечительства?» Что он сам говорил?
      А он в общем-то почти и не говорил об этом. И в этом заключался, пожалуй, главный парадокс. Он больше говорил, извините, о свиньях и о том, как их выходить и прокормить.
      Как-то, все-таки не выдержав, я спросил его:
      — Слушай, Асхат, а зачем ты все это делаешь?
      — Зачем? — он улыбнулся.— Мать у моей жены в детдоме воспитывалась. Надо помнить об этом. Потом, когда в деревне мы жили... После войны туго было в деревне. Колхоз нам помогал. Вот и я помогаю.
      В одну из других встреч он как-то обронил, что и он, и его жена, и дети «не любят деньги». Как-то вспомнил, что, когда первый раз послал деньги в детдом, родители — тогда они еще были живы — этот его поступок -одобрили. В другой раз сказал, что «так» жить ему нравится.
      — Холодильник полный! Телевизор есть! Жена пенсию получает,— он загнул палец.— Дочка — стипендию, сын зарплату приносит. У меня оклад. А зачем лишние деньги? Лишние деньги счастья не дают. От больших денег человек портится!
      Удовлетворят читателя все эти объяснения? Меня они в общем-то удовлетворили.
      Летом 1984 года Галимзянов сдал выращенных свиней заготконторе. Из 4168 рублей, причитающихся ему, 500 он перечислил на счет казанского Дома ребенка № 1, своим старым знакомым, а 3 тысячи бухгалтерия заготконторы от имени его семьи перевела на счет Интернациональной школы-интерната им.Е.Д.Стасовой в Иваново, в которой воспитываются дети-сироты различных национальностей, оставшиеся без родителей,— маленькие палестинцы, ливанцы, дети из Афганистана, Никарагуа. Остальные деньги (минус еще почтовые расходы) пошли на приобретение новой партии поросят и бычков.
      Как интереснейший роман о великом энтузиасте-одиночке, своего рода Дон Кихоте наших дней, читал я материалы дела № 2891, заведенного на Галимзянова в приемной по жалобам Казанского горисполкома. Одним из интереснейших впечатлений жизни стало и знакомство с ним.
      Я рассказал о нем читателям журнала «Смена».* После публикации очерка в редакцию хлынули сотни писем.

      * См.: Валеев Д. Добром живет человек / Смена. — 1985. — №8.

      «Я завидую ему, этот человек нашел свой путь. Пойти на почту и отправить телеграфом какую-то сумму не так уж обременительно, такие люди встречаются, но этот человек отдает не только свои сбережения, а практически всю свою жизнь, все свое время тому, чтобы у брошенного родителями ребенка прибавилась лишняя (не по «смете», не по «утвержденному бюджету») игрушка. Конечно, обманщик понятнее, он весь на ладони, а такой человек — загадка...» (Н.Карпенко, Макеевка).
      «Первоначально я подумал, что передо мною материал из «социальной экзотики». Но вы правы: за конкретным поступком, за реальным человеком стоит явление, которое требует философского осмысления. Интересный, любопытный, интригующий воображение тип человека. Кто знает, может быть, попав в Казани на улицу Межлаука, люди, особенно приезжие, будут спрашивать: «А где здесь дом Асхата Галимзянова?» Этот человек — достопримечательность города, причем в лучшем смысле слова. Дело не только в том, что он помогает детям-сиротам. Он помогает, сам того не зная, и многим другим людям, утверждая в своей правоте одних и выправляя искалеченные души других. Мы слышим о нем, и нам становится легче...» (В.Лебедев, Гусь-Хрустальный).
      «Это человек нового общества, человек, для которого работа на благо общества — простая естественная потребность. Удивительно и другое. Он как будто бы и не видит, и не ощущает черных сторон жизни, весь освещенный своей целью. И я, кажется, его понимаю: он боится, наверное, что ему не хватит его жизни, чтобы все свои мечты воплотить в реальность... (В.Чемурзиев, село Дубовское Алтайского края).
      Так примерно оценило модель жизни, которую избрал для себя казанский возчик-альтруист Асхат Галимзянов, общественное мнение страны в лице многочисленных читателей журнала. И почти в каждом письме был вопрос: как дальше сложилась судьба его дела? Раньше над его фермой постоянно висела угроза сноса. Как обстоят дела с ней? Продолжает ли он свою «меценатскую» деятельность? Имеет ли возможность продолжать?
      Публикация статьи в журнале сняла некоторые неприятности, но не изменила жизни Галимзянова. Днем, как и прежде, он со своей телегой обслуживал магазины, к которым был прикреплен. Утром и вечером кормил быков, ухаживал за больной женой. Но вдруг приехали две женщины с Одесской студии телевидения — снимать сюжет о нем. Казанская студия телевидения тоже не прошла мимо его «идеи». Приходилось Галимзянову порой уже не быть собой, а изображать себя. Надо сказать, что у него не очень это получалось.
      — Надо быков кормить,— озабоченно вздыхал он, стоя перед кинокамерой.
      Только «отсняли» Галимзянова одесситы с казанцами, приехали два кинематографиста из Новосибирска — с мыслью сделать о нем фильм. На работе стали проявлять недовольство. Торговым работникам было обидно, что телевизионщики и кинематографисты интересуются простым возчиком Галимзяновым, а не ими, занимающими в торговой сфере более крупные, серьезные и ответственные должности. Шла своя борьба с ним и здесь — раздавались телефонные звонки, звучали басовые интонации в голосе, возникало искреннее недоумение.
      Приходили письма к Галимзянову. В одном из писем незнакомая женщина из Орловской области просила у него взаймы 1,5 тысячи рублей, а у авторов другого письма аппетиты были больше — они просили сразу 3 тысячи. И вовсе не удивило письмо Салтыкова из Перми, который просил «выделить ему субсидию в сумме 9 тысяч».
      В иные минуты он хватался за голову:
      — Они, наверно, думают, что я с быками деньги печатаю?! Типография у меня?
      Я уже писал о ближайших планах Галимзянова посадить на территории Дома ребенка № 1 большие голубые ели и сделать самый настоящий памятник. Больших голубых елей в Горзеленхозе (может быть, и к лучшему) не оказалось, посадили ели маленькие и зеленые, а воплощение мысли о памятнике стало еще более реальным.
      Как-то прихожу к Галимзянову на его «ферму» и вижу его озабоченным.
      — Быки хорошие, серьезные. Драться уже начинают. Зоотехник на днях был. Скоро сдавать. Думаю, на 460 килограмм некоторые вытянут. 420 килограмм — норма. Значит, каждый бык принесет 1200. Общая сумма — считай, тысяч двадцать. За корм вычтут: я брал семь-восемь машин. Значит, тысяч шестнадцать можно на памятник отдать. Памятник пора делать. Быки хорошие! — убеждал он меня.
      Еду к известным в Татарии супругам-скульпторам Раде Нигматуллиной и Виктору Рогожину. Они иногда работают вместе. Рада Нигматуллина прекрасно владеет детской темой, ее композиции всегда неожиданны и подлинно художественны, а Виктор Рогожин — художник социально мыслящий. Читали они или не читали очерки в «Смене»? Заказ необычный, невиданный — простой возчик заказывает монумент для Дома ребенка, расположенного вблизи одного из главных проспектов города. Власти не против. Не будут ли против художники? Не испугает ли их необычный заказ? Поверят ли они в реальность, в осуществимость этого дела?
      Убеждать, слава Богу, не надо. Заказ вызывает любопытство и интерес.
      На следующий день знакомлю художников с заказчиком — Асхатом Галимзяновым. Ласково гладя черного свирепого быка по морде, он говорит:
      — Мое дело — быки, а ваше — памятник настоящий сделать. Из бронзы! Дети к красоте должны приучаться.— Он смеется, во рту торчит одинокий зуб.— После, как сделаем, зубы пойду лечить. Сейчас некогда!
      Памятник — дело непростое. Один из самых важных и трудных моментов — отливка модели. Где отливать скульптуру? Отливку в стране производят на Мытищинском заводе художественного литья и в северной столице — на заводе «Монумент-скульптура». Но там все забито заказами. Пойдут ли на каком-нибудь из этих заводов навстречу необычному заказу? Есть еще один вариант — обратиться к руководству Литейного завода КамАЗа. Помогут ли там?
      Работа над памятником началась. А Галимзянов мечтает после памятника в Казани поставить другой — в Иванове, на территории Интернациональной школы-интерната им.Стасовой. Например, на тему: «Дружба детей разных народов». Мечтает, но, как человек дела, уже договаривается с колхозом «Серп и молот», в селе Шапши о новой партии бычков в тридцать голов.
      23 февраля 1987 года произошло событие, я думаю, неординарное: на территории Дома ребенка № 1, что находится вблизи проспекта Х.Ямашева, был открыт памятник, созданный на средства казанского возчика. В самом деле, ситуация невиданная: простой мужик заказал скульпторам монумент и вот дарит его детям, городу, республике.
      Скульптор Виктор Рогожин и Асхат Галимзянов осторожно освободили памятник от закрывавшего его полотнища, и глазам сотен людей, пришедших на процедуру открытия, предстала большая многофигурная композиция «Сказка» — женщина-воспитательница в окружении детей, персонажей сказок и животных. В «штате» дома ребенка появилась еще одна «воспитательница» и несколько «детей».
      Признаюсь читателям, открытие памятника было и моей радостью. Два года назад только я свел Асхата Галимзянова со скульпторами. За эти два года у них было все: и споры, и ссоры враздрызг, и трудности. Они не сходились в сроках исполнения заказа, в оплате; Галимзянов хотел, чтобы памятник был из бронзы, а из бронзы не получалось. Мне приходилось подчас вмешиваться, поправлять положение. Поставить крупный памятник в городе непростое дело. И, глядя на осунувшееся, исхудавшее лицо Галимзянова, я думал об этом снова. Накануне, выступая по Татарскому телевидению, я пригласил жителей Казани прийти на открытие необычного монумента, и было радостно видеть, что казанцы откликнулись на приглашение. Рядом со мной стоял пожилой человек — как потом оказалось, директор школы из далекой Рыбной Слободы, райцентра, находящегося от Казани за сотню с лишним километров. Несколько часов добирался он в город, волнуясь, что не успеет к открытию. Добро все-таки заразительно, мы все истосковались по нему в атмосфере рвачества, безразличия, равнодушия, воцарившихся в обществе, и необычный духовный посыл Галимзянова, в принципе отвергнувшего границу между «моим» и «общим», пробуждал в душе каждого человеческое начало. И вдвойне было радостно, что по-настоящему художественно значимая работа стала воплощением внутреннего стремления А.Галимзянова.
      В последний год в доме у Асхата Галимзянова живет и его младший брат Талгат. Так уж случилось — не задалась у брата семейная жизнь. Как и все из рода Галимзяновых, человек он работящий, надежный. Спрашиваю его о дальнейших планах.
      — Дальше? Побольше бы быков держать! Да негде, участок маленький. И вот еще хочу брату совет дать. Надо всем детям в первом детдоме заказать через Казанский мехкомбинат шубы. Сразу большую партию, на весь дом ребенка. Теплые шубы из натурального меха! А то для заграницы шьют, а для детей нет.
      — Это во сколько же рублей обойдется вся партия?
      — Да они недорого стоят,— включается в разговор и сам Асхат Галимзянов.— Ну, тысяча, ну, полторы! А то я ни разу не видел детей в шубах! Что это такое? Непорядок!
      Вот такая команда помощников у казанского возчика-»мецената». Подарил он в 1987 году казанскому дому ребенка № 1 новую машину «Нива» стоимостью 11 тысяч рублей. На счет этого же дома ребенка перевел 2,5 тысячи рублей, вырученных от продажи тарной базе нескольких тысяч деревянных ящиков, собранных в течение года на рынке. Сдав совхозу сорок быков, перевел в фонд Чернобыля 10 тысяч рублей. Создание и установка памятника «Сказка» обошлись Галимзянову и его помощникам в 8 тысяч рублей. Галимзяновы не перевели еще дыхания, а уже мечтают сообща о партии шубенок для детей-сирот (у каждого ребенка-сироты есть, между прочим, живые родители); ищут номер счета, на который затем переводят 8 тысяч рублей народу Грузии, пострадавшему в тот год от стихийного бедствия.
      Признаюсь читателям: в 1985 году, когда я писал первый очерк об альтруисте, я решился на своеобразный эксперимент, дабы до конца понять мотивы его поступков. Тогда в одном из казанских театров шла моя пьеса «День «Х» о Джалиле, и я — хотя денежное положение у меня в то время было нелегким — распорядился, чтобы гонорары за мои спектакли бухгалтерия театра перечисляла в Фонд мира. За год было перечислено около 500 рублей. Но что такое эти 500 рублей по сравнению с десятками тысяч казанского возчика-альтруиста! Копейки! Но благодаря этим «копейкам» я лучше понял душу своего героя.
      Люди, ограниченные какими-то параметрами, легко измеримы. Люди, преследующие ближайшую выгоду, корысть, определяются этой корыстью. Она сразу же выявляет их масштаб. Тип же бескорыстного человека являет собой какую-то духовную бесконечность, он неизмерим и потому таинствен, интересен, загадочен.
      Интересным и загадочным такой человек становится для многих.
      Отдавать, а не брать — это так непонятно. И вот уже о Галимзянове пишет «Советская торговля», «Огонек», упоминают «Правда», «Советская культура», появляются материалы ТАСС, АПН, Центрального телевидения. И что любопытно, неизбежно возникают какие-то искажения, преувеличения. «Комсомольская правда» утверждает на своих страницах, что казанский возчик перечислил на счета милосердия 100 тысяч рублей.* Откуда взялась эта цифра (по документам получается около 60 тыс.), никому не ведомо, да это никого и не интересует. Раньше никто не верил, что он способен отдать копейку из своего кармана, теперь все говорят о ста тысячах. «Литературная Россия» пишет, что нашему альтруисту за его бескорыстие грозил суд, и если бы «не вмешательство писателя-публициста Д.Валеева»*, т.е. мое, то наш «идеалист» находился бы ныне, надо полагать, в местах не столь отдаленных. Чрезвычайно интересно наблюдать, как буквально на глазах рождается миф о человеке.

      * См.: Комсомольская правда. — 1987. — 4 декабря.
      * См.: Литературная Россия. — 1987. — 4 декабря.

      История А.Галимзянова обрастает легендарными подробностями.
      Природа бескорыстия интересует всех.
      Передо мной выдержка из письма читателя В.Синицына (Тула):
      «Как много еще в жизни людей, у которых нет ни сердца, ни чувства любопытства к живой жизни. Вместо того, чтобы радоваться, что на нашей земле появляются странные альтруисты, они порой заводят на такого человека «дело». Галимзяновы между тем — это как бы часть природы, окружающей нас, и, подобно самой природе, они, защищая других и помогая другим, мало заботятся о себе, а потому фактически беззащитны перед грубой чужой силой. В житейской суете мы можем, грешным делом, и обидеть такого человека, посмеяться над ним. Но как только такой человек покидает нас, мы остро ощущаем его отсутствие и долго жалеем о нем, поминая всегда добрым словом. В Москве есть улица, носящая имя Федора Гааза. Кто он такой? Известный поэт, полководец? Нет, скромный тюремный врач в царской России, большой подвижник, заслуживший благодарность потомков тем, что, не щадя сил и здоровья, старался облегчить страдания всем больным и несчастным, которых было тогда немало среди тех, кого гнали по этапу на каторгу. А в украинском городе Ромны есть улица замечательной русской женщины Александры Деревской. Имя города вообще ассоциируется с именем этой женщины, спасшей и пригревшей в годы войны сорок две сироты разных национальностей. Ее уже давно нет в живых, но народная память о ней не угасает. В этом же ряду находится и Асхат Галимзянов...»
      «В то время, когда большинство людей занято заботами о своем собственном материальном положении, когда вещи часто становятся не предметами, необходимыми человеку, а скорее препятствиями, отделяющими людей друг от друга и порождающими подчас вражду и равнодушие, конечно же, чистое бескорыстие выглядит чем-то странным, подозрительным, необычным. Если не глупым! Но как хороша, как прекрасна эта «глупость»! В самом деле, можно, оказывается, не брать деньги, а отдавать их и чувствовать себя счастливым. Можно трудиться с утра до ночи и не получать за этот труд ни копейки, ни благодарности и радоваться такой жизни, можно не покупать своим детям на «толкучке» импортное барахло и не слышать в ответ их ругательств, а, наоборот, получать от них постоянную помощь, духовную поддержку! Внутренняя природа этих людей совершенно иная. Ваш герой является человеком нового, завтрашнего общества. Оказывается, такие люди уже родились, уже живут среди нас. Само рождение этих счастливых людей дает жизни замечательную перспективу!» (А.Серков, Красноярск).
      Да, А.Серков, пожалуй, прав. Во всяком случае я, кажется, не встречал более счастливого человека, чем Галимзянов.
      Но, наверное, наивно призывать всех следовать основным принципам его жизни. Кто-то, возможно, пойдет за ним, а большинство, наверное, откажется. Путь Галимзянова один из труднейших.
      Странна человеческая жизнь. Чем больше живешь, тем больше вопросов. И порой странен, загадочен, непостижим человек.
      Теперь, устав порой от мелкого человеческого эгоизма, я иду к моему Дон Кихоту.
      Как прекрасно, оказывается, что есть люди, которые абсолютно ничего не боятся, которые знают жизнь с ее изнанки и тем не менее не потеряли даже крупицы веры в нее. Мы сидим с возчиком Галимзяновым за совершенно пустым столом в его доме-кормокухне, говорим не о политике, не о будущем человечества, не об искусстве, а о свиньях или быках. Но уже через полчаса я чувствую, что у меня прибавилось бодрости и силы.*

      * Последний раз я побывал у Асхата Галимзянова в его хозяйстве на улице Мартына Межлаука в феврале 2002 года. За окном — другая страна. В обстановке распада и беспредела наш герой продолжает свою миссию благотворителя. Оказывает материальную поддержку в строительстве мечетей, помогает детским домам в Мамадыше и Казани. В своем родном селе Булым- Булыхчи на реке Свияге в Апастовском районе Татарии построил два дома для стариков, пробурил за свой счет скважину, восстановил засохшее озеро, засадил его деревьями, заселил рыбой, птицей ... - Д.В.

      За минувшие десятилетия мы наговорили и написали на тему о новом человеке, наверное, эвересты слов! И вот парадокс — этот человек пришел, живет рядом с нами, а мы почему-то не узнаем его. Мы перепроверяем его —не обманщик ли, не самозванец ли?
      Впрочем, понять людей можно: как сразу узнать нового мегачеловека в его случайном эмпирическом облике? Ведь узнать-то не так просто! Смотрите: порой и фигура неказиста, и штаны от нескончаемой работы в гармошку, и шапчонка на голове чудом держится. А профессия? Вообще какая-то исчезающая — возчик.
      В Москве, помню, я познакомился с молодым португальцем Жузе Серра. Он журналист, заканчивал МГУ, намеревался работать в португальской газете «Аванте». Его родители, известные португальские коммунисты, при Салазаре долгое время находились на нелегальном положении, в подполье. Со своей родной сестрой Жузе Серра впервые увиделся, когда ему исполнилось уже тринадцать лет. Он воспитывался в России, шесть лет провел в ивановской школе-интернате им.Е.Д.Стасовой, сестра находилась в другой стране. Я рассказывал ему о возчике Асхате Галимзянове, о памятнике, который он заказал на свои деньги в Казани, о памятнике, который он хочет поставить в неведомой ему Интернациональной школе-интернате в Иванове. На глазах у молодого португальца выступили слезы.