|
|
§ 26 Из заметок, написанных в тетради чернилами и совсем расплывшихся:«Трем-четырем людям, стоящим перед какой-то тяжелой вещью, приходят в ум самые различные мысли о том, как поднять ее. Это естественно. Каждый из нас поражается в предмете различными его свойствами. С другой стороны, большую роль играет личный характер исследователя. И, наконец, каждый в жизни встречал свой ряд случаев, образовавший в нем своеобразный опыт. То же бывает, видимо, и с происхождением различных философских гипотез. Это не каприз праздной мысли, иначе они не играли бы такой важной роли в человеческой деятельности. Каждая философская система, какой бы она ни казалась абстрактной и чуждой жизни, тем не менее носит на себе всегда печать и того личного характера, которым обладал гений, а еще более того, характера жизни, которым принималась теория при своем рождении. Потому в истории философии перед нами предстает история того же человека, приведенная только к своим последним и высшим результатам». Обнаружив этот отрывок в вымокшей когда-то в воде тетради и с трудом расшифровав его, я долго думал, вносить ли его в окончательный текст философских записок? Мой ли это отрывок? По мысли вроде бы мой, но, быть может, эти мысли высказал кто-то другой? Рядом в тетради соседствуют конспективные записи из «Феномена человека» Тейяра де Шардена и английского биохимика Дж. Б.С.Холдейна. Надо прямо сказать читателю: в некоторых случаях при расшифровке рукописей я испытываю большие трудности. Первый, более или менее отработанный текст «Философии Вселенной», спрятанный, как я уже отмечал, в страхе перед обыском в 1969 году в сарае у матери, сгорел при пожаре или поджоге. Другая часть философских записок, представляющая собой подготовительный материал к рукописи, была схоронена в подполе на даче, но попала в воду. Много записей здесь тоже безнадежно погибло, возможно, их могут расшифровать только эксперты-профессионалы из соответствующих служб ФСБ или МВД, но обращаться к их помощи не с руки. Сохранившаяся часть рукописи, главным образом представленная машинописью, являет собой иногда какие-то изрезанные листы, где страница 34 там может соседствовать сразу же, скажем, со страницей 98 или 5. Видимо, при подготовке текста «Философии Вселенной» я какие-то куски из своих черновиков для ускорения работы вырезал и вставлял в окончательный текст, так что оставшиеся части черновиков представляли собой уже хаотическое нагромождение материалов, не имеющих порой никакой связи, порядка и цельности. И вполне могло быть, что в некоторых случаях мои идеи и мысли философского порядка переплетались с мыслями и идеями предшественников; во всяком случае, составляли с ними единое целое. Я лично никакой особой беды в этом не вижу, поскольку это отвечает даже одной из моих философских идей, согласно которой я, Д.В., лишь новое обозначение существовавшего издревле определенного философского генотипа мыслителей (согласно этой посылке мои прежние имена можно в достаточном количестве найти в любом философском словаре, отчасти я уже упоминал их), но я специально говорю об этом, дабы по нечаянности никто не упрекнул бы меня в том, в чем я не грешен. Но это детали технического характера. Главное — суть идей. Вспомним Спинозу, Джордано Бруно, Лейбница, Робинэ. А как смотрели на ту же проблему взаимоотношений природы и сознания уже с рубежа XX столетия Тейяр де Шарден и Дж. Б.С.Холдейн? Тейяр де Шарден: «История сознания и его место в мире будут непонятны тому, кто предварительно не увидит, что космос, в котором находится человек, благодаря неуязвимой целостности своего ансамбля образует систему, целое и квант. Систему по своей множественности, целое по своему единству, квант по своей энергии... Видимая ограниченность феномена сознания высшими формами жизни долго давала науке повод устранять его из своих моделей универсума. Причудливое исключение, странная функция, эпифеномен-мысль характеризовалась как-нибудь так, чтобы от нее избавиться. Но что было бы с современной физикой, если бы радий был просто помещен в раздел «нормальных» тел и больше ничего? Очевидно, действие радия не сброшено со счета и не могло быть сброшено потому, что, будучи измеримым, оно проложило себе путь во внешней ткани материи, тогда как сознание для включения его в систему мира вынуждает признать наличие новой стороны или измерения в ткани универсума. Мы отступаем перед трудностью. Но разве не видно, что в том и другом случае перед исследователем стоит аналогичная проблема, которая должна решаться одним и тем же методом: открыть в исключительном всеобщее. Мы слишком часто испытывали это на опыте в последнее время, чтобы еще сомневаться: природная аномалия — это всегда лишь преувеличение до ощутимости какого-либо свойства, всюду распространенного в неосязаемом виде. Какой-либо феномен, точно установленный хотя бы в одном месте, в силу фундаментального единства мира необходимо имеет повсеместные корни и всеобщее значение». Термин «сознание» берется, очевидно, в данном случае в его наиболее общем значении как обозначающий психику всякого рода — от самых элементарных форм внутреннего восприятия до человеческого феномена мышления и выше. А вот суть тех же идей в нескольких строках биохимика Дж. Б.С.Холдейна: «Мы не находим в том, что мы называем материей, никакого очевидного следа ни мысли, ни жизни,— говорит он.— И потому эти свойства мы изучаем преимущественно там, где они обнаруживаются с наибольшей очевидностью. Но если современные перспективы науки верны, то следует ожидать, что они будут в конце концов обнаружены, по крайней мере в рудиментарной форме, во всей Вселенной. Если кооперирование нескольких миллиардов клеток в мозгу может породить нашу способность сознания, то еще более допустима идея, что какое-то кооперирование всего человечества или его части предопределит то, что Кант называл сверхчеловеческим верховным существом». Мой вариант: какое-то кооперирование всех форм сознания от самых элементарных форм внутреннего восприятия до человеческого феномена и дальше через иерархию «богов» к чему-то неведомому предопределяет то, что можно назвать Абсолютом, или Мировым сознанием, также безграничным и бесконечным, как и Мировая материя, чьим свойством оно является. § 27 Размышляю над томиком Артура Шопенгауэра.Кантова непознаваемая «вещь в себе», субстрат всех явлений и природы, у Шопенгауэра получила имя. И имя ей — воля, то непосредственно знакомое и близкое, что лежит внутри нашего собственного «я». — Не только произвольные действия животных существ, но и органическое устройство их одушевленного тела, даже его форма и свойство,— говорит Шопенгауэр,— далее и вегетация растений и, наконец, даже в неорганическом царстве кристаллизация и вообще всякая первобытная сила, проявляющаяся в физических и химических явлениях; даже самое тяготение; сами по себе и вне явления прямо тождественны с тем, что мы в самих себе находим как волю. Отдельные проявления этой воли приводятся в движение у познающих, то есть у человека посредством мотивов, в органической жизни животного и растения посредством раздражения, наконец, у неорганических — простыми причинами в теснейшем смысле слова. (Разница лишь в качестве, в степени,— не в сути... Вспомним Робинэ!!). И важный вывод: — Никогда нельзя заключать из отсутствия познания об отсутствии и воли. Далее: — Тело животного есть собственно его воля сама. Тут не может быть найдено в нем ничего бесполезного, ничего излишнего, ничего недостаточного, ничего противоречащего цели, ничего скудного или в своем роде несовершенного. А все нужное должно быть тут как раз настолько, насколько оно нужно, но не далее. Ибо здесь мастер, произведение и материал одно и то же. Тут воля не вынашивала сначала намерения, не познавала цели и затем не примеряла к ней средств и не побеждала материала; а его хотение есть непосредственная цель и непосредственное достижение. Воля действует в своей первобытности, следовательно, бессознательно. Она не отделяется от своего произведения никаким посредствующим представлением: оно воедино. И даже материал с ними воедино. Поэтому мы находим здесь материю, вполне проникнутую формой, или, лучше сказать, они совершенно одинакового происхождения, взаимны друг для друга и потому едины. Интересное замечание. Вероятнее всего, что мир в целом и каждая его мелочь являют собою одновременно и мастера, и произведение, и материал. И весь исторический процесс, по Шопенгауэру,— как процесс постепенного обнаружения воли, обнаружения бессознательного, перехода их в сознание... — Чем животному и человеку служит познание, как медиум мотивов, тем же самым служит растениям восприемлемость раздражений, неорганическим телам — восприемлемость причин всякого рода, и в точности все различается только степенью. Ибо только единственно вследствие того, что у животного, по мере его потребностей, восприемлемость внешних впечатлений возросла до той степени, на которой к его услугам должны развиваться нервная система и мозг, возникает, как функция этого мозга, сознание и в нем объективный мир, коего формы (время, пространство, причинность) суть тот род, каким исполняется эта функция. Мы находим, следовательно, познание первоначально вполне рассчитанным на субъективное, предназначенным в усложнение воли (Беркли, Юм, остановившиеся здесь.— Д.В.). Каким было бы скачком эту картину мира, являющуюся, собственно, простым мозговым феноменом, счесть истинным последним существом предметов (вещью в себе) и сцепление ее частей признать за абсолютный порядок мира и предположить, что все это существует и независимо от мозга. Это предположение должно нам здесь показаться в высшей степени легкомысленным и заносчивым (Кант, Гейзенберг, диалектика абсолютного и относительного; Беркли, выдававший свое относительное за абсолютное.— Д.В.). Внизу, в неорганической природе — воля, одна воля. Вверху, в Боге,— знание, одно чистое знание. И весь исторический процесс, разумеется, для нас, землян, одного из звеньев в цепи мыслящей природы,— как процесс постепенного обнаружения воли, перехода ее в сознание, в чистое знание, или иначе и точнее, как процесс постепенного приближения к высшему разуму. Каждая истина, как бы мала она ни была,— своего рода частичка тела Бога. По Платону, и в ничтожном отражается идеал. И здесь, видимо, лежит весь смысл человеческого существования — познавать высшие начала. Человек еще жалок, слеп, ограничен. Искру разума скоро он отдаст другим, более сильным. Тем, кто будет носить имя Мега- или Богочеловека. Им не надо будет заботиться о еде. Их наука будет иметь менее прикладной характер. Их исследования мира, их знание будут все более чистыми от корысти. И так века, тысячелетия —движение к Богу, Супербогу, или Божественному Абсолюту. Для чего? Зачем? Это уже предмет не нашего понимания. Есть воля, есть мотив — вкушать от тела высшей материи, свою узкую субъективность заменять объективностью. И вся природа, вся картина мира как постепенный переход от безусловно субъективного к высшим степеням объективности. Безусловно субъективна именно неорганическая природа, у которой еще не находится никаких следов сознания внешней природы. Человеческая же деятельность есть служение объективности. И как ни верти, как ни примешивай в этот вопрос человеческие низменные мотивы — служение Мамоне, частному временному идолу или желудку,— историческая неизбежность пересиливает все, пересиливает и преодолевает. Человек живет и существует не сам по себе и не сам для себя. Он от рождения не свободен. Он служитель, орудие высшего разума. Именно в этом смысл его бытия. Именно для этого рожден он на свет. И когда он не сможет уже выполнять функции, возложенные на него, он будет обречен. До тех же пор человек, как биологическая особь, бессмертен. Сознание внешнего мира, сознание других чужих вещей в человеке достигает определенной ясности и полноты, но тоже с изрядным привкусом субъективности. — Но даже и здесь еще ясность сознания имеет бесчисленные степени,— усмехается Шопенгауэр.— А именно от тупоумнейшего дурака до гения. И только в Боге, по Шопенгауэру, проступает полная мера объективности. Наилучший плод тот, который не имеет вкуса почвы, на которой он вырос. Гениальность есть объективность. И гений тот, кто вкусил от Бога. Иными словами, гений — это истинный служитель Бога. Его жрец, которому все человеческое чуждо. Ведомое ими, этими жрецами, приближается к Богу и человечество. Приближается бессознательно. Также бессознательно, как бессознателен и гений в своем порыве к истине. Вот почему научные открытия несут человечеству в равной степени и добро, и зло. Вот почему истина аморальна, безнравственна. Ибо если бы она носила в себе отпечаток нравственности, добра и зла, она не имела бы имени истины. Добро и зло — категории чисто человеческого происхождения. Бог тоже безнравственен, аморален. Безразличен. Так же, как безнравственна, аморальна и безразлична к человеку его противоположность — полная субъективности неорганическая природа. И все же, несмотря на признак атомной и экологической катастрофы, нависшей над нашим миром как дамоклов меч, несмотря на всю грязь, привносимую человеком в служение высшей истине, когда истина есть уже порой не истина, а, собственно, польза человеческая, временная, классовая, национальная, несмотря на все свои прегрешения, Мировой человек бессмертен. Ибо он служит Богу. И он бессмертен, пока служит Богу. Гибель, как и рождение человечества, не дело рук человеческих. Гении тоже аморальны и безнравственны. Поэтому они почти всегда гонимы, преследуемы. Лишь мертвыми их любит толпа. Мертвыми, по прошествии десятков лет. Живыми и бессмертными гении прошлого остаются лишь для таких же, как они сами, гонимых и отверженных. Из рук в руки через головы посредственной толпы передают они друг другу из столетия в столетие огонь истины. Огонь, коснуться которого так страшно обыкновенным душам. А, может, это одна великая душа рождается постоянно из века в век? Еще одно разъяснение Шопенгауэра своей философии: — Стоит внимательно присмотреться к могучему падению потока через громады скал и спросить себя, может ли такое решительное стремление, это буйство происходить без напряжения сил, и мыслимо ли напряжение сил без воли? И точно также всюду, где мы замечаем первобытно движущееся, непосредственно первобытную силу, мы вынуждены понимать их внутреннее существо как волю. Обычное воззрение на природу допускает, что есть в основе два различных принципа движения,— что, следовательно, движение тела может иметь двоякое происхождение, а именно оно может исходить или изнутри, где его приписывают воле, или извне, где оно происходит из причин. Я же говорю противоположное этому основному мнению, как бы старо и всеобще оно ни было... И заведомо из воли истекающее движение все-таки предполагает причину: таковая у познающих существ есть мотив; без нее же и у них движение невозможно. С другой же стороны, заведомо внешней причиной произведенное движение тела все-таки само в себе есть проявление его воли, которая только вызывается причиной. Поэтому существует только единственный, однообразный, всеобщий и безисключительный принцип всякого движения: его внутреннее условие — воля, его внешний повод — причина, которая, согласно свойству движимого, может появиться и в образе раздражения или мотива... Налицо тождество существа причинности во всех видах, которые она должна принимать на различных ступенях природы, и затем высказываться как механическая, химическая, физическая причина, как раздражение, как созерцательный мотив, как отвлеченный мыслимый мотив. Мы признаем ее за одно и то же, как там, где толкающее тело столько же теряет движения, сколько и сообщает, так и там, где мысли борются с мыслями, и побеждающая мысль, как сильнейший мотив, приводит человека в движение, каково движение уже следует с не меньшей необходимостью, как движение шара, получившего толчок. Старое заблуждение говорит: где воля, там нет более причинности, и где причинность, нет воли. Я же говорю: всюду, где есть причинность, есть воля, (сознание.— Д.В.) и никакая воля не проявляет себя без причинности. Способы познания их совершенно противоположны: причинность познается совершенно извне, совершенно посредственно, совершенно умом; воля совершенно изнутри, совершенно непосредственно. И дальше: — Во все времена и во всех странах держались мнения, что, кроме закономерного способа производить в мире перемены посредством причинной связи тел, должен быть еще другой, от предыдущего совершенно отличный способ, совершенно на связи причинности не основанный. При этом выставлялось предположение, что, кроме внешней связи между явлениями этого мира, должна существовать еще другая, проходящая сквозь существо всех вещей, как бы подземная связь, с помощью которой с одной точки явления непосредственно можно действовать на всякую другую, что стенки индивидуации и обособления, как они ни тверды, все-таки при случае могли бы допустить сообщение, как бы за кулисами или как тайную игру под столом; и что как в сомнамбулическом ясновидении происходит отмена индивидуальной изоляции воли. Здесь воля проявлялась как общая, как воля в себе. Океан воли. Океан бессознательного, в котором плавают человеческие души, сообщаясь и друг с другом, и, условно говоря, с Богом, растворяясь в воле и неорганической природе... Телекинез, телепатия, экстрасенсные явления, загадочные феномены при заболеваниях шизофренией или других психических расстройствах, когда в мозг человека проникает и воля макро- и мегакосмоса, и души других людей, не только живущих ныне, но живших прежде, становятся тоже вхожи в закрытую раньше в трезвой будничной жизни обитель... Картина величественная и грандиозная, с прорывами к Мировому сознанию, с элементами фантастики, но фантастика ли все это? Круговорот перерождений или дхарм буддизма, Яхве иудаизма, троица (Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Святой дух) христианства, в исламе Аллах, в индуизме Брахма, Вишну, Шива, в зороастризме Ормузд, Ариман, затем необусловленное бытие Спинозы, лейбницева монада, кантова вещь в себе, универсальное целое Дешана, вода Фалеса, анаксимандровский апейрон, воля Шопенгауэра, всепорождающая материя Энгельса, абсолютный дух Гегеля, длительность Бергсона, «всеединое сущее» Соловьева, моя бесконечномерная материя, наделенная свойством сознания, лоно Божественного Абсолюта — как много имен у одного и того же! Кто-то видит во всем этом принципиально разные вещи. Я же вижу нечто подобное друг другу. § 28 Но вернемся снова к началу III тысячелетия и к философии «третьего» человека.Предыдущие страницы показывают: эта философия родилась не на пустом месте, не на голом нуле. У нее существует глубоко заложенные в человеческом мышлении древние традиции, главная из которых — ставить в основание онтологии какой-то мощный общебытийный принцип. Этот принцип на различных ступенях человеческого развития, в различные периоды мировой истории может носить разные наименования и иметь неодинаковое содержание — идеалистического или, напротив, материалистического толка,— но любопытно и показательно, что этот принцип всегда существует. Человеческая мысль во все века тщится дойти до первосути, до каких-то первооснов. И естественно, третий человек тоже хочет сформулировать свои основополагающие первопринципы, нарисовать общую картину мирового бытия. Разумеется, используя ограниченный инструментарий и словарь своей эпохи. Основной постулат, основной смысл «третьей» философской идеи состоит в том, что в мире не существует ничего кроме материи и ее свойств, и что материя познается через ее свойства. К свойствам первого фундаментального порядка относятся сознание, энергия или движение, пространство, время, масса. К свойствам материи второго порядка — свойства механические, тепловые, электромагнитные. Следует, наверное, отметить, что материя обладает неисчерпаемой суммой подобных свойств, которые современная наука еще не в состоянии ни зафиксировать, ни осмыслить. Нет у моих современников, мне кажется, и четкого различия между материей как субстанцией и ее свойствами. Порой свойства принимаются ими за целое, выдаются за какой-то «вид», «сорт» или «форму» материи, то есть отражения от предмета иногда принимаются за сам предмет, на связях и взаимозависимостях одного отражения от другого строятся широковещательные гипотезы, естественно, недолго живущие. Основная причина неудач поколения физиков XX и начала XXI столетия заключается, пожалуй, не в технических трудностях, с которыми столкнулись они, безуспешно ища так называемую единую теорию поля, а в дефектах применяемого ими стиля мышления, в неадекватности этого мышления самой реальности, в философской неосмысленности лежащих в основаниях физического знания постулатов. Основными понятиями «уравнения Всего» должны, видимо, стать непрерывные функции всех бесчисленных свойств материи, определенные в n-мерном многообразии. В этом уравнении, вероятно, найдут свое значение и смысл каждое из фундаментальных свойств материи: время, масса, пространство, сознание. Частные замечания. Такие характеристики микрообъектов, как координаты, импульсы, моменты времени и энергии, число барионов, как свидетельствует физика XX века, не могут быть измерены одновременно. Невозможно, в частности, точно определить положение элементарной частицы в какой-то будущий момент времени. Эта невозможность объясняется, в частности, и тем, что макроусловия опыта, создаваемые тем или иным измерительным прибором, изменяют само состояние микрообъекта. В описание атомных процессов вводится, таким образом, субъективный элемент, так как измерительный прибор создан наблюдателем. Исследователь должен помнить, что то, что он наблюдает,— это не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря его способу постановки вопросов. Наблюдение играет решающую роль в атомном событии, поскольку реальность различается в зависимости от того, наблюдает ее человек или нет. В силу необходимости наблюдения дополняются вероятностными представлениями. Теоретическое истолкование эксперимента, даваемое в понятиях классической физики, формулируется с помощью функции вероятности, которая объединяет объективные и субъективные элементы. Она содержит утверждения о вероятности или тенденции процесса, и эти утверждения приближаются к объективным. Кроме того, функция вероятности содержит утверждения относительно нашего знания системы, которое, естественно, является субъективным, поскольку может быть различным для различных наблюдений. Шредингер описывал атом как систему, которая состоит не из ядра и электронов, а из атомного ядра и трехмерных материальных волн. Несомненно, эта картина волн материи также содержит долю истины, считал Бор. И рассматривал, как известно, обе картины — корпускулярную и волновую — как два дополнительных описания одной и той же реальности, каждое из которых верно отчасти, в своих границах применения. Принципу дополнительности Бора в унисон звучит соотношение неопределенности Вернера Гейзенберга, утверждающее невозможность одновременного измерения координаты и скорости частиц. Человеческий ум изощрен, и в тупиковых положениях горазд на придумывание всякого рода принципов или исключений из правил, но, возможно, разгадка проще: где-то наступает предел нашему знанию о мире, и вхождение в этот предел влияет на наши представления о микро- и мегамире. Ведь принципиальная невозможность, скажем, какого-то измерения означает, согласно принципу наблюдаемости, неопределенность самого понятия. Вполне возможно, что в микро- и мегамире человеческая мысль входит в некое облако неопределенности и теряет в нем ориентиры. Так почему же невозможно определить положение микрообъекта в какой-то будущий момент времени? Может быть, и потому, что там нет уже этого будущего момента? Как, впрочем, и прошлого. Может быть, потому, что классические, эвклидово-ньютоновские понятия пространства, времени, массы там абсурдны? Может быть, потому, что пространственно-временные отношения применительно к микромиру и мегамиру должны быть кардинально пересмотрены? Марков рассматривает элементарные частицы как «чуть-чуть» незамкнутые релятивистские миры. На его взгляд, в каждой из элементарных частиц содержится «Вселенная», не менее грандиозная по своим масштабам, чем галактика. Это, наверное, правильный взгляд. Есть относительные и абсолютные пределы нашему знанию, но нет пределов у природы, у материи. Материя, видимо, и в этих микровселенных — по аналогии с макро- и мегамирами — может иметь разную качественную структуру. Она и там может быть неоднородна. И на атомно-молекулярном уровне, и на уровне элементарных частиц материя может иметь разные свойства. Другими словами, свойства, которые материя имела в макро- и мегамирах, в микромире могут отсутствовать. В частности, могут отсутствовать пространственно-временные свойства. Впрочем, это не обязательное условие. Эти свойства могут и быть. Амплитуда их присутствия широчайшая — от (—) бесконечности до (+) бесконечности. Этот философский параграф я начал с размышлений о свойствах материи первого и второго порядков. Но при описании свойств, наряду с понятием непрерывности, следует, видимо, иметь в виду и понятие дискретности. При переходах материи от микро- к макро-, а затем к мегамиру наблюдается не только непрерывность, но и дискретность, при которой свойства материи могут претерпевать самые необычные метаморфозы и даже, в случае достижения минусовой бесконечности, исчезать. Думается, физика микромира при дальнейшем своем развитии еще откроет нам массу совершенно непредставимых свойств материи и в то же время закроет в себе ряд свойств, которые официально «прописаны» в макро-и мегамире. Не исключено, что подобным же образом поступит в будущем и физика мегамира; она тоже выявит какие-то абсолютно неизвестные доселе свойства материи и очертит границу применимости свойств, ныне распространяемых нами за ее пределы в силу сегодняшней непроясненности вопроса. Стремление к единству стало к XXI столетию главной тенденцией фундаментальной физики. В двадцатых годах ХХ века физики полагали, что все взаимодействия в природе сводятся лишь к двум — электромагнитному и гравитационному. Предпринимались безуспешные попытки их объединения. В конце столетия согласно так называемой «теории» слабого взаимодействия, описывающей все электродинамические явления и все явления радиоактивных превращений, в физике существуют уже четыре поля, описывающих векторные безмассовые частицы и некое пятое гипотетическое скалярное поле, которое назвали полем Хеггса. И снова предпринимаются попытки Великого объединения, оканчивающиеся, как правило, неудачей. Теоретические поиски идут в области как чрезвычайно малых, так и чрезвычайно больших масштабов, где нет надежды на непосредственную экспериментальную проверку, но где необычайно возрастает значение правильно и точно выстроенного пути. Цель физиков состоит в том, чтобы найти теорию, описывающую одновременно гравитацию, электродинамику, сильные и слабые взаимодействия, но никому из них не приходит в голову мысль, а правильно ли эта цель обозначена и стоит ли к ней так стремиться? «Уравнение Всего» должно учитывать дискретные состояния материи (планеты, тела, кристаллы, молекулы, атомы, ядра, протоны, электроны, вакуум) и тот факт, что свойства материи в разных ее дискретных состояниях (в микро, макро- и мегамирах) далеко неоднозначны. § 29 «Высшая задача физики состоит в открытии наиболее общих элементарных законов, из которых можно было бы логически вывести картину мира». Эйнштейн. «Физика стала означать изучение элементарных законов, управляющих свойствами живой и неживой материи». Бор. «Я глубоко убежден, что создание новой фундаментальной теории требует коренного пересмотра наших представлений о пространстве и времени в применении их к ультрамалым масштабам, пересмотра и видоизменения радикального». Тамм... «Есть два вида истины — тривиальная, отрицать которую нелепо, и глубокая, для которой обратное утверждение — тоже глубокая истина». Борн.Без комментариев. § 30 В начале XX столетия обнаружилось, что классическая трактовка материи как совокупности неделимых атомов, обладающих механической массой покоя, не совсем состоятельна. Оказалось, что некоторые частицы материи могут и не обладать механической массой и, следовательно, материя может быть и лишена этого фундаментального свойства.Для многих физиков и философов, отождествлявших понятие массы с понятием самой материи, подобное «исчезновение материи», явилось, конечно, ударом по мировоззрению. И любопытно, что не физик, не математик, а именно философ и даже социальный практик (я имею в виду Ульянова-Ленина) обнаружил выход из внезапного тупика, указав на то, что физика того времени установила не факт исчезновения материи, а всего лишь относительность ее свойств, которые прежде считались всеобщими и незыблемо-абсолютными (непроницаемость, инерция, масса), а ныне обнаружились как присущие только некоторым состояниям материи. Вывод о том, что механическая масса не представляет собой абсолютного свойства материи, имеет громадную философскую значимость, впрочем, почти неоцененную до конца ни тогда, ни ныне. Этот вывод — в широком смысле об относительности свойств материи, о ярком выявлении их только в некоторых ее дискретных состояниях и латентном, скрытом содержании в остальных,— не был отнесен тогда к другим свойствам материи, а именно пространственно-временным, гравитационным, свойствам сознания и т.д. Теоретически же вполне можно допустить,— я уже указывал на это,— что существуют, скажем, такие состояния материи, когда свойства времени или пространства могут иметь нулевые отметки. Это теоретическое допущение имеет очень большое значение при рассмотрении вопроса о моделях Вселенной, ее конечных или бесконечных формах. Вопросы конечности и бесконечности Вселенной еще издавна — практически уже тысячелетия назад — рассматривались априори всегда с позиций конечности или бесконечности природы во времени и пространстве. Время и пространство с этой точки зрения существовало как бы раньше Вселенной, т.е. материи. Другими словами, получилось, что свойства существовали прежде целого. Я же утверждаю, что материя или Вселенная Вселенных вовсе не существует в пространстве и времени, или в мировом сознании, а только обладает этими свойствами, в этом случае, естественно, возникает вопрос о конечном или бесконечном характере проявления этих свойств во Вселенной. Если мы допускаем, как я уже говорил раньше, что эти свойства материи могут варьироваться от (—) бесконечности до (+) бесконечности, то это означает, что Вселенная (а под ней я понимаю весь мыслимый и немыслимый универсум) где-то может пребывать и существовать без какого-либо из этих свойств (скажем, не иметь как бы пространства, не знать времени или, в другом случае, массы) или, наоборот, где-то иметь какое-либо свойство, например, свойство сознания, развитое в непредставимой степени. Словом, можно представить материю, представленную самыми различными комбинациями фундаментальных свойств. Из этих посылок рождается весьма важный вывод — о бесконечном качественном многообразии универсума, о бесконечности материи не только в количественном, но и в качественном отношении. Подступы к этой идее наблюдаются в диалектическом материализме, и все же, когда мы говорим о конечных или бесконечных моделях Вселенной, в нашем сознании — я имею в виду сознание человечества на рубеже II и III тысячелетия — превалируют все-таки количественные параметры. Само понятие «бесконечность» прочно ассоциируется в нашем мышлении с чем-то количественным. И утверждение в мышлении человечества нового постулата — о бесконечном качественном многообразии различных «отсеков» Вселенной Вселенных — требует перехода на другой бытийный уровень мышления, какого-то коренного дискретного скачка. Наверное, подобная революция в сознании человечества происходила, когда экспедиция Магеллана в 1519—1527 годах опоясала земной шар. Огромное приращение мира в виде нескольких гигантских континентов явилось шоком для европейской мысли. Крупнейшим дискретным скачком был и момент, когда Коперник поставил под сомнение геоцентрическую систему Птолемея и основанные на ней религиозные представления, введя в человеческий мир гелиоцентрическую систему мироздания. Здесь тоже произошло резкое приращение мира, полное изменение его конфигурации. Чрезвычайное приращение универсума, в общем-то даже трудно представимое, сулит и идея о качественной бесконечности материи. Эта Вселенная Вселенных, постигаемая только теоретическим разумом, действительно и бесконечна, и неисчислимо разнообразна во всех отношениях. Ее можно, вероятно, представить как некую сверхсистему, включающую в себя множество систем Вселенных. Или как некую пансистему, содержащую в себе множество множеств Вселенных, или как какое-то бесконечномерное в качественном и количественном аспекте многообразие, характеризующееся в каждом своем отдельном частном фрагменте определенными функциональными отношениями всех ее свойств. То, что мы видим пока глазами, что измеряем высочайшей на сегодняшний день техникой наблюдений, это — лишь жалкий ничтожный фрагмент универсума. Основная же часть мироздания находится вне нашего опыта и мысли, у нас нет средств для проникновения в нее. Язык, на котором эта часть мира, возможно, разговаривает с нами, нам непонятен и, вероятно, нами не слышим, не ощущаем. Но, возможно, завтра откроется путь и туда. В истории человечества не раз наблюдались минуты, когда казалось, что мировой человек упирается лбом в какие-то пределы. Перемена знака мышления (с символического на реалистический, или наоборот) давала новую перспективу, путь в бесконечность продолжался... |