АСТРАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

      В данной главе милостивому вниманию читателей предлагаются последние письма героев романа.
      Надо сказать, что этих писем в моем распоряжении — и из числа написанных после возвращения Ремизова из Червонограда,— оказалось достаточно много, но поскольку ход событий приближается уже к завершающей фазе, я решил не обременять наметившуюся строгую сюжетную линию обилием эпистолярной информации и отобрал для публикации на страницах романа только два письма. Вот они:

      “Мария, солнышко русское, здравствуй!
      Пишу тебе из больницы. Сейчас 16.20 вечера, суббота. Я пока один. Мой сосед, заместитель директора одного из казанских заводов (мы вдвоем в палате), пошел смотреть телевизор. По радио играет музыка. Мне только что сделали укол — опять поднялось давление, но сейчас я чувствую себя уже лучше и вот пишу. Как-то неважно было со здоровьем у Айгуль, я вызвал “скорую”, потом попросил врача смерить давление и мне. И представляешь, было — 210/120. Врач говорит: “Вам непременно надо лечь в больницу. Завтра же вызывайте своего участкового!” И вот в канун Нового года лег на койку.
      Лежу, медитирую как религиозный фанат. Странное состояние: ты совсем не выходишь из моего сознания, ежесекундно присутствуешь в нем. В чем причина? Что это такое вообще? Живу с ощущением, что между нами протянута тонкая незримая нить связи, и я явственно ощущаю твое присутствие рядом с собой, не физическое, а какое-то иное, постоянно, несмотря на расстояние.
      Когда мы расставались — на перроне у вагона, в толчее людей, среди сумок, чемоданов, кошелок и тюков,— я как будто не понимал, что мы расстаемся и я уезжаю. Было такое ощущение, будто я поехал куда-то по делам, а через полчаса мы увидимся снова. Трагизм разлуки не доходил до меня, не проникал в мое сознание. Вот и теперь он до меня не доходит. Ведь я почти в каждый момент времени четко знаю, что ты делаешь. Я осязаемо —не зрением, а как-то иначе — вижу тебя.
      Пожалуйста, слушай внимательно, что я тебе скажу. Завтра же поговори с директрисой музея. Было бы хорошо, если бы ты взяла отпуск за свой счет. Тебе нужно приехать к нам. Поживем втроем. Будем ходить в театры, на концерты, на выставки — все вместе. Или вы вдвоем с Айгуль, или мы с тобой. Как получится. Скоро у нас открывается оперный Шаляпинский фестиваль, и я думаю, Казань тебе понравится.
      Дело в том — был долгий, серьезный разговор с Айгуль,— что нам нужно всем троим встретиться, посидеть вместе, спокойно обговорить что-то на будущее. Как нам быть? Как жить дальше? Я не знаю, во что выльется эта встреча, но мне кажется, мы втроем найдем какой-то реальный выход. Не за горами старость, все мы уже немолодые люди, и каждому из нас может потребоваться помощь, поддержка. Ты можешь помочь нам, мы — тебе.
      Как говорит Айгуль, если мы здравые люди, то должны, наверное, здраво и разумно суметь рассудить и свою собственную жизнь?
      Не воспринимай мои слова за нечто неожиданное и спокойно, с легким сердцем, переступи через черту, которая, возможно, будет препятствовать тебе совершить этот шаг. Знай: в первую очередь, это приглашение Айгуль, к которому я, естественно, присоединяюсь. Представь, мы отпразднуем здесь, в Казани, весну и сорокалетие нашей встречи с тобой!
      Главное, чтобы ты не побоялась приехать. Мы все спокойно обговорим и решим. Мне так хочется, чтобы ты и Айгуль стали как родные близкие сестры, всецело доверяющие и уважающие друг друга. Мне было невыразимо приятно видеть, как Айгуль выбирала подарки тебе, а ты старательно и радостно искала подарки для нее. Кстати, Айгуль упрекнула меня:
      — Ты сам говорил, какая у нее зарплата и пенсия. Столько подарков? Так дорого! Тебе нужно было остановить ее.
      Но я чувствовал, твои подарки приятны ее душе, и для меня это была большая радость.
      Я хочу, чтобы наша встреча здесь, в Казани, была светлой и чистой. Приезжай, и мы постараемся создать счастье встречи сообща. Это произойдет, если мы сложим наши три любви вместе. И пусть тебя не смущает невероятность ситуации. Все вероятно и возможно в этом мире. Немыслимое на одном уровне отношений вполне мыслимо и понятно на другом уровне. Вот эти уровни мы и станем сообща выстраивать.
      Представь, что почти через сорок лет ты ступишь ногой на землю, по которой ходила когда-то совсем юной. Как это чудесно и прекрасно может быть. Скажи мне в ответ: “Я приеду!”
      Мы все уже крепко повязаны друг с другом на почти сорокалетнем пространстве времени. Пришла пора встретиться всем вместе.
      Мне хочется, чтобы ты поторопилась. Томит предчувствие, что если ты не поторопишься и мы не увидимся, что-то произойдет.
      Других новостей нет. Разве только Яна, пойдя недавно на базар, пожалела молодого петушка, которого продавали там, и, дабы спасти от заклания, взяла его к себе на воспитание. Теперь у нее вместе дружно живут кот, похожий на свирепого бандита, которого она привезла в Казань с Дальнего Востока, подобрав его в порту Находка, собака, приведенная с улицы, и базарный петух. Иногда, когда я звоню ей, слышно, как петух кричит. Оказывается, очень приятно слушать петушиный крик. Ощущение, что ты на природе, в деревне”.

      “Здравствуйте, изумительные, удивительные люди Ремизовы!
      Ну, много ли людей в городе пожалело бы петуха, который ждал своей участи на базаре, и привело бы его в семью, где живут еще собака и кошка?! Боже, как хочется, чтобы петух был с большим, изогнутым, разноцветным, густым, длинным хвостом, а сам выглядел кирпично-оранжево-черно-зеленым! Но такой голос? Это же не будильник — почище! Хочу приехать к вам и все увидеть!
      А сейчас сижу у себя в большой комнате, смотрю на свой старенький сервант, на пыльную посуду (надо все перемыть и протереть), на обрезки ткани на паркете, на газетные и журнальные вырезки выкроечек, на подушечку с иголками. Тишина, тикает резко будильник. В 21.45 зазвонил телефон. Подошла — частые гудки. Может быть, это ты звонил, Руслан?
      Перечитала еще раз письмо. Ты пишешь, Руслан, о Шаляпинском фестивале в оперном театре. Тут говорят: “тэатр”. А в ваших словах “театр”, “концерт” какой-то волнующей музыкой слышатся “те” и “ц”.
      Помню Театр юного зрителя в Казани, в нем мы были с тобой, Руслан. Вверху, как в соборе, округлый купол, да? Оперный театр — слева и справа от гардероба идут вверх марши широких лестниц, сделанных из чистого белого мрамора. И помню еще огромное зеркало и себя в нем с испуганными глазами. И еще помню драмтеатр, где мы смотрели с тобой “Фабричную девчонку”. Я вам писала в одном из писем, как радостно я ходила по ночному освещенному Львову после “Богемы” и как летом ездила в Дом органной музыки. Там было приятно — торжественно, и в этой торжественности слышался какой-то чистый звук. Неужели все это повторится у меня в Казани?
      Все дни думаю о приглашении приехать к вам. Теоретически это кажется просто. Бери билеты и — в путь. А практически — жуть берет. Честно говорю: очень боюсь. Хотя отчетливо понимаю, что я должна приехать к вам. Приехать в первую очередь к Вам, Айгуль. Показать себя, успокоить Вас. И вот мучаюсь — как приехать?! и как не приехать?
      Ради экономии фонда зарплаты нас, всех сотрудников музея, поочередно бесцеремонно выпроваживают на месяц в административный отпуск. Скоро подойдет моя очередь. Как только появится приказ об отпуске, я возьму билеты в Казань. До скорой встречи!
      И успокойтесь, пожалуйста. Не ссорьтесь. Не звони мне так часто, Руслан. Это очень дорого. Будьте здоровы и счастливы. Я вас обоих очень люблю”.