ВОРОТА

     
      Была уже вторая половина октября. В один из южных аэропортов прилетел человек. Он был измотанный и сильно уставший. У него было неблагополучно с душой — в ней словно поселилось темное начало, и вот он оставил все, чтобы побыть одному у воды и гор. Устроился у хозяйки в одном из селений у моря.
      В ста метрах от окна комнаты, в которой он спал, шумели волны, а на задах домовладения, где был виноградник, и дальше, за проселочной дорогой, поднимались уже горы.
      Человеку было чуть больше сорока, его мучила бессмысленность жизни, и он надеялся, что здесь он отойдет душой. Первые два дня он вообще лежал, не вставая с койки. Хозяйка готовила ему неприхотливую еду. Об этом он договорился с ней. Он часами лежал, уставясь открытыми глазами в потолок, или читал какие-то книги. Потом он начал бродить по окрестностям. К другому концу села прибрежная долина расширялась, горы отступали значительно дальше от моря. Здесь, на берегу моря, ему однажды встретилась какая-то брошенная ферма, заколоченная, пустая, с зияющими глазницами разбитых окон. Он остановился и с недоумением оглядел брошенное строение. Зачем здесь соорудили эту ферму? По самой прибрежной гальке, почти у кромки воды, гулял черно-белый пятнистый бык и мычал.
      В другой раз он ушел дальше в поле. Оно все было изрезано какими-то каналами. Надо полагать, посредством их должны были осушать всю эту равнину. Но на полях ничего не росло, и трудно было понять, зачем были прорезаны в земле эти дренажные канавы.
      В одной из следующих прогулок ему попался железобетонный столб, который одиноко и сиротливо торчал в пустом поле. Он медленно обошел столб вокруг и опять стал думать, зачем в этом поле, вот тут, вкопан в землю столб? И там же, в поле, километрах в трех от дома хозяйки, ему в другой раз вдруг встретились ворота. На двух выкрашенных желтой краской столбах были повешены желтые же ворота, а поверх столбов шла перекладина. Ворота были замкнуты на замок, и из замка торчал ключ. И когда он повернул ключ и вынул замок из петли, ворота заскрипели и раскрылись. Эти ворота еще больше поразили его. Это был словно какой-то знак абсурда. Зачем эти ворота поставлены? Кем? Когда? Для чего? Куда они вели? Будто подчиняясь какой-то силе, он медленно вошел в ворота, потом обошел их с одной и с другой стороны, и мысль об абсурде окончательно засела ему в голову. Но в жизни было очень много абсурдного. И разве не абсурдна была его собственная жизнь? Его работа, которой он отдал долгие годы? Его дело, тоже противоположное всякому смыслу?
      Он уходил от этих ворот с тяжелым сердцем и все оглядывался. Сколько лет они стояли здесь, на этой непонятной земле? Десять лет? Двадцать? Или много больше?
      И так проходили дни. Он гулял по берегу моря, по пустынным галечным пляжам. Часами лежал, греясь под прохладным осенним солнцем. Вода была прозрачной. Валуны и галька разных цветов под водой казались еще ярче. Здесь, у моря, он встречал женщину, которая тоже приходила загорать и купаться. И однажды с ней познакомился. Два-три дня прошли в разговорах, прогулках с нею. Однажды он остался у нее ночевать. Но и встреча с ней не помогла излечить его душу. Им владел страх, непонятный, безотчетный, все подавляющий. И снова влекла мысль пойти к тем непонятным загадочным воротам в поле. И на следующий день, съев два яйца, выпив молока, он снова пошел туда, в поле.
      По берегам дренажных канав росла ежевика. Наверное, это был уже второй урожай года. Он останавливался, искал фиолетово-черные ягоды. Кусты ежевики были жесткие, колючие. И все здесь было жестким, прежде всего земля, состоящая из одних камней и гальки.
      Когда он подходил к воротам, еще издали ему показалось, что что-то висит на перекладине. Он подошел ближе и вдруг увидел, что это висит человек. Его охватил ужас, страх. Он бросился бежать, но потом остановился и пошел назад. Он не знал, что его вело: любопытство ли, смешанное с оторопью и брезгливостью, или тайная сладость ужаса. Или какая-то внешняя сила. Он подходил к человеку со спины и, когда обошел ворота, вдруг увидел, что на перекладине висит он сам. Да, там висел человек, абсолютно похожий на него. На нем были те же брюки из серого вельвета и та же желтая рубашка, в которую был одет и он сам. И лицо его было со шрамиком на подбородке, над узкой верхней губой виднелись усы, а под глазами синели те же мешки, как и у него. Его двойник смотрел прямо на него, лицо его было искажено. И, когда это сходство полностью вошло в его сознание, еще больший внезапный ужас овладел его душой. Ноги сами рванулись прочь. Он побежал, задыхаясь, сердце готово было выскочить из груди, лоб покрыла испарина. Это было наваждение, Он остановился, оглянулся. Да, в поле стояли ворота с раскрытыми дверцами, и на перекладине висел человек.
      “Нет, это мне показалось, что он похож на меня,— подумал он.— Наверное, мне представилось. Не может быть”.
      Его губы пересохли, он перестал что-либо понимать, весь охваченный непроходящим ужасом.
      Немного успокоившись, он решил снова подойти к воротам. Ему надо было убедиться, что там висит не он сам. Откуда здесь мог взяться его двойник, его второе “я”? Такое противно законам природы. По крайней мере тем законам, которые известны людям.
      Он медленно приблизился к воротам, и снова мертвый двойник взглянул ему прямо в глаза. На этот раз человек показался ему еще больше похожим на него.
      В какой-то оторопи, совершенно больной, обеспамятевший, лишенный сознания, вернулся он в дом, где снимал комнату. Всю ночь ему снились кошмары. Его будто допрашивали, в чем-то обвиняли, а он все оправдывался и не мог оправдаться. Во сне ему нужно было пройти по тонкому волосу, подобно лучу, перекинутому над пропастью. И, дойдя до середины, он падал с этого волоса-луча. Несколько раз этот сон повторялся. А из бездны поднималась чья-то голова, он слышал смех, хохот. Потом мгла рассеивалась, и он видел в пропасти свое собственное лицо. И словно сам Бог или Дьявол, похожий на него самого, смеялся над его попытками спастись.
      Прошло два дня. К нему пришла женщина, с которой он познакомился. Он не захотел ее видеть.
      — Уйди,— сказал он, не глядя на нее.— Я болен.
      Тот дикий ужас, который овладел его душой там, в поле, все не покидал его. Ему казалось, что он сошел с ума.
      Конечно, все это были бред, болезнь. Он давно уже был болен. Та работа, которой он занимался в течение последних пятнадцати лет, не могла пройти для него бесследно. Он был химиком по профессии и работал в суперсекретной лаборатории. О том, чем он занимался, не знали и даже не догадывались ни жена, ни дети, ни родители. О сути его дела знало всего несколько человек. И от всего этого всякий, конечно, мог сойти с ума. Но в то же время он так подробно и детально помнил эти ворота... Они не могли быть плодом какого-то наваждения, даже безумного. Он был там два раза. Брюки из серого вельвета на повешенном — ведь он их пощупал тогда. В его ушах еще стоял звук, который издали ворота, когда он повернул в замке ключ и ворота раскрылись. Все это не могло присниться. Зачем ему надо было входить в эти ворота?
      На следующий день, утром, он взял в сарае у хозяйки лопату, маленький ломик, топор. В глубине сарая стояла небольшая лестница. Он прихватил и ее.
      Он решил предать висящее тело земле, похоронить этого человека. Быть может, тогда придет в душу покой? И все-таки он подходил к воротам с тайной надеждой, что никого не обнаружит на перекладине, что это была галлюцинация, которая поразила тогда его больной мозг. Но человек в воротах висел, и это был его абсолютный двойник.
      Он приладил к одному из столбов лестницу, придерживаясь левой рукой за столб, залез на последнюю поперечинку и, весь изогнувшись, дотянулся лезвием топора до веревки и стал пилить ее. Тело двойника рухнуло на землю.
      Он стал копать могилу невдалеке от ворот. Земля была каменистая. Вслед за слоем дерна сразу же пошла крупная галька. Видимо, здесь когда-то плескалось море. Двойник лежал на траве, а он вгрызался в землю то топором, то ломиком, а то выбрасывал куски каменистой земли лопатой. Прошел час, пошел второй, а он углубился в землю только сантиметров на двадцать. Мертвец, поразительно похожий на него, казалось, следил за ним, а может, это был вовсе не двойник? Возможно, это действительно был он сам. И эти загадочные ворота были не воротами, поставленными людьми, а воротами в какой-то иной мир? И он копал эту яму, чтобы бесповоротно уйти в этот мир? Только теперь окончательно осознал он, какую роковую ошибку он допустил, открыв ворота и войдя в них.
      Работа отнимала последние силы. Только через семь часов тяжелого труда он выкопал яму нужных размеров. Странно и дико было этому человеку хоронить самого себя. Едва первые камни упали вниз, его охватил зуд какого-то нового страха. Ему хотелось похоронить двойника как можно скорее, и он с остервенением и с каким-то ожесточением швырял в яму кучи гальки и земли. Но странно, с каждым броском лопаты его тело, его руки, ноги как-то истончались, становились легкими, почти прозрачными. Он словно исчезал, таял в воздухе. Сам он сначала не замечал этого, а потом увидел и только усмехнулся, ничто уже не поражало его. Все это: и тяжелая работа с землей и камнями, и ворота, и странный двойник, и поле, и горы, и бескрайняя чаша моря, видневшегося неподалеку,— было как сон, как наваждение. Все это было и в реальности, и как бы уже за ее гранью. Словно тот абсурдный мир, в который он вошел когда-то при рождении, в котором он рос, воспитывался, в котором пребывал, уже будучи взрослым, этот загадочный абсурдный мир будто дошел до своего полного логического завершения в нем вот сейчас, здесь. И вот последний взмах и бросок лопаты, и человек исчез совершенно.
      У ворот рядом с могилой остались лежать топор, лопата, лестница и ломик.

      В тот день жилец не вернулся к хозяйке дома. Не вернулся он и на следующий день, и на третий. Хозяйка, женщина лет шестидесяти пяти, одинокая вдова, забеспокоилась. Конечно, всякое бывало с жильцами. Кто-то иногда ударялся вдруг в загул — пьяный или женский. Жильцы у нее в домике не переводились целый год. Особенный сезон был с апреля по ноябрь. Может, появится, подумала она вначале. Но когда странный человек — она окрестила его именно так — не объявился и на пятый день, пожилая женщина забеспокоилась сильнее. Она осмотрела оставшиеся в его комнате вещи. Впрочем, вещей было мало: две рубашки, домашние тапочки, костюм, довольно поношенный, несколько книг. В кармане пиджака она обнаружила его паспорт. На седьмой день она поехала в районное отделение милиции заявить о том, что пропал человек. В дежурной комнате ее встретил насупленный лейтенант. Она стала говорить, что пропал человек, но лейтенант сердито отмахнулся:
      — Что, у нас мало своих дел, чтоб возиться с этими приезжими? Он заплатил тебе?
      — Да, за месяц вперед.
      — Ну и чего ты тогда притащилась? Мужик за бабой приударил, лежит сейчас на чьей-то кровати. А нам искать? Иди — и не приходи.
      Из милиции ее выставили. Конечно, кому охота искать неизвестного приезжего человека. Да и где искать? Может, он в море утонул. Если утонул, то когда-нибудь обнаружится, волна вынесет его на берег. А может, не утонул, а в горах свалился в какую-нибудь трещину.
      В тот день она обнаружила, что со двора пропали топор, лопата и маленький ломик. Исчезла и лестница, стоявшая в сарае. Пропажа огорчила хозяйку. Но что-то ее беспокоило и помимо этого. Так или иначе, но она была хозяйкой, отвечала за жильцов. И на пятнадцатый день она написала по его домашнему адресу письмо. Так и так, мол, остановился у меня жилец. Вот уже пятнадцать дней прошло, как он пропал. Была в милиции, но там меня прогнали. Не хотят, чтоб на них лишнюю работу вешала. Вот пишу вам. Не знаю, до кого дойдет письмо. Вещи его целы. В его комнату других приезжих пока не заселяю, жилец все оплатил. Что делать, напишите.
      Через неделю прилетела женщина, жена пропавшего человека. Пришла в дом уже под вечер, осталась ночевать. Хозяйка все рассказала ей, как было. Впрочем, рассказывать было особенно нечего. Пропал человек — вот главная подробность.
      Жена, сидя за столом, покрытым старой клеенкой, за чашечкой остывающего чая, сказала:
      — Я так и знала, что с ним что-то случится. В последнее время он был сам не свой. Я не знаю, чем он занимался на работе. Чем-то страшным. Он сон видел. Приснилось ему, что с ним сам Бог или Дьявол разговаривал. И этот Бог сказал ему: “Ты плохой работой занимаешься. Зачем? Все это против людей. Ты сам убить себя хочешь. Вот и помрешь невиданной на земле смертью. Сам же себя и накажешь. Сам же себя и похоронишь. Нельзя делать дело, противное смыслу жизни”. Что бы это значило? — спрашивала жена хозяйку.
      А что могла ответить хозяйка? Не знала ничего старая женщина.
      — Ты пей чай-то, пей. Устала, поди, с дороги,— говорила она.— Сейчас ляжешь в его комнатенке. Я с тебя ничего не возьму. Все проплачено.
      На следующий день утром жена поехала в райцентр, в отделение милиции. Дошла до начальника, написала заявление. Начальник обещал возбудить розыскное дело, начать поиски, в то же время особенно не рассчитывая на результаты.
      — У нас ведь всякое бывает. Иногда женщины исчезают от мужей, а мужики прячутся от жен. Может, он живой, да уже на другом краю земли. Вон и Турция здесь неподалеку.
      Так утешал приехавшую женщину старый майор, а потом вежливо проводил к двери.
      В первый раз хозяйку квартиры выгнали, а во второй с женой — впустую поговорили.
      Женщина забрала вещи и улетела в город, где жила.

      Прошел год. К весне хозяйка дома купила вторую козу. А тут опять подошла осень, и хотя она запаслась сеном, но у нее появилось опасение, что на зиму корма не хватит. На дальних лугах еще была хорошая трава, и однажды она, взяв серп и мешок, пошла покосить и принести травы. День был на диво теплый, ясный, поистине благодатный, и старая женщина ушла дальше, чем хотела.
      Там, в поле, увидела она два желтых столба, ворота, перекладину с обрезанной веревкой, рядом холмик, похожий на могилу и поросший молодой травой. У этого холмика увидела старуха вдруг свой топор, лопату и ломик, которые год назад исчезли с ее двора. На земле у одного из столбов, в густой траве, лежала и пропавшая лестница.
      Старуха обрадовалась находке, перекрестилась.

1989