КРАСНЫЙ КОНЬ

      А через два дня состоялись похороны. В двух местных газетах и в центральной строительной газете были помещены некрологи со снимками и без них. Была гражданская панихида, на которой перечислялись заслуги Самматова и говорились речи, какие полагается говорить о покойном. Был довольно длинный кортеж машин, двигавшихся по улицам города вслед за утонувшим в венках простым и удобным ложем из дубовых досок, в котором покоилось его тело. Была музыка. Была, наконец, и свежевыкопанная двухметровая яма, в которую это тело было опущено и у которой тоже произносились полагающиеся к месту слова...
      А ему, уже не Лукману Идрис-улы Самматову, а тому, которым он стал теперь, издали наблюдавшему с самого начала всю эту утомительно длинную и торжественную церемонию, все хотелось подмигнуть в лицо этой бесчисленной, маетно топчущейся на месте толпы людей. В промозглый осенний день они собрались у его тела и были так скорбно-серьезны и вместе с тем так деятельно-живы, и так томились ожиданием, когда все кончится... И он издали наблюдал все это, и ему было тоже скучно глядеть на них, и все хотелось подмигнуть кому-то... И он хотел было даже не упустить этот момент, когда, прощаясь, к его бывшему лицу, серевшему среди еще не вынутых из гроба белых и красных цветов, с почтительными лицами стали подходить люди... Но он уже никак не мог распорядиться телом, в котором пребывал когда-то в прежней жизни, не мог, как ни старался, распорядиться и глазами, которые тоже еще сравнительно недавно подчинялись ему. Правый глаз, которым он в прежней жизни лучше видел и который он хотел использовать для этого дела, потому что мигать им было удобнее и привычнее, был закрыт кем-то и совсем не двигался. И был закрыт кем-то и никак не поддавался и другой глаз...
      Негромко, но часто забарабанили по обтянутой красной материей крышке комья глины, брошенные сначала сыновьями Лукмана Самматова, женой его Верой Яковлевной, другими родственниками, бывшими сослуживцами и знакомыми, стоявшими рядом.
      Потом дружно заработали лопаты кладбищенских землекопов. Через полчаса у новой могилы остался только один плачущий Ивайкин. В руках у него была недоделанная игрушка, похожая на лошадку. Да еще из соседней аллеи вышел и остановился у могилы парень в новом свитере, в отглаженных брюках.
      — Опоздал я, отец, да? — спросил он.
      Ивайкин не услышал...

1968