САД

      Раз двадцать, наверное, а то и больше ездил он смотреть свое новое жилище.
      Дом стоял, соседствуя одним боком с пустым пространством, а другим — с грудой таких же пятиэтажных зданий, что возникли как-то внезапно года два назад на известных всему городу савиновских болотах.
      Болот вокруг теперь не было. Был песок и ветер. И уже асфальтированные дорожки пролегли возле подъездов. И тонкие хлыстики деревьев были воткнуты в землю. И уже кое-где хлыстики эти были поломаны, а сроки заселения дома все отодвигались.
      Слухи среди будущих жителей дома ходили по этому поводу разные. Одни говорили, что, поскольку массив стоит на больших болотах, каждое здание должно пройти обязательную двухмесячную проверку. Другие утверждали, что фундамент уже осел в середине здания, и даже для убедительности приводили цифры, насколько он осел. А третьи, ссылаясь на информированные источники, клятвенно заверяли, что дело в другом — просто в квартирах разворованы и разломаны унитазы, краны и прочая сантехника, необходимая в будничной жизни, и что сейчас, дескать, для этого здания разворовывается другое здание, которое будет сдаваться позднее, и поэтому все скоро будет в полном порядке.
      Высокие власти в лице управляющего домами ни один из этих слухов не подтверждали, но и не говорили ничего толком, обещая заселение, как обычно, с недели на неделю, кивая то на строителей, то еще на кого-то. Но так или иначе, а дом стоял с запертыми дверями подъездов вот уже три с лишним месяца, возбуждая в будущих его жителях, в том числе и в Магфуре, чувство страстного нетерпения.
      Жена Аклима давно уже пилила его за то, что он не проявляет никакой инициативы в квартирном вопросе. В старом доме барачного типа у Самигуллиных было всего две комнаты. И хотя в самом деле их, Самигуллиных, жило на двухкомнатном пятачке немало — и мать с отцом, и трое детей, и он сам с женой, да еще один человек неведомого пола должен был родиться и также при своем появлении на свет потребовал бы положенных ему квадратных метров жилплощади, Магфур, несмотря на это, до последнего времени считал, что живут он и его семья хорошо. Инициативу он проявлял — в этом жена была не права. Но проявлял во вред себе, год от году уступая свою очередь тем, кто, как считал он, жил в худших условиях, чем он. Но теперь уступать было уже некому — оказалось, что на заводе он живет чуть ли не хуже всех,— да и незачем: барак шел под снос, и ему, Магфуру Самигуллину, в горисполкоме вручили наконец ордер на четырехкомнатную квартиру.
      В последний месяц, когда сошел снег и все подсохло, а дни стали намного длиннее, он ездил к новому дому после работы чуть ли не каждый день. На одном из торцов здания, начиная с панелей первого этажа и вплоть до последнего, росла береза заводского изготовления — из мозаики. Издалека, минут за пять-семь хорошего хода, с бугра, на котором стоял старый сосновый парк, эта береза на торце дома и пламя ее листвы были хорошо видны. За одной из ее веточек как раз и помещалась его, Магфура, будущая квартира.
      Отдыхая на бугре, часто смотрел Магфур и на мечту свою. Не только береза заводского изготовления виделась ему тогда. Без завтрашнего дня нельзя жить человеку. Хоть на том, хоть на этом свете, а непонятное завтра должно быть! А яблоневый дух, когда он в окна лезет весной, не мечта разве? Как же без него? Московскую грушовку возле дома хотел посадить Магфур, анис, белый налив, боровинку, золотой ранет, антоновку, штрейфель, несколько сортов вишен, смородину. Подъезды он хотел оплести диким виноградом, и даже больше того — протянуть виноград через балконы к небу, да еще разбить несколько цветников, посадив маки, астры, георгины, дельфиниум, мальву и золотые шары.
      Две машины хороших саженцев — и по госцене — подобрал для него свояк, работавший в плодопитомнике. Обещал свояк подбросить их еще, если будет нужда. Насчет торфа и перегноя тоже имелась договоренность. Широко была применена Магфуром и механизация для посадки саженцев. За несколько бутылок водки экскаваторщик, рывший неподалеку траншею, быстренько исковырял землю ямками в нужных местах, а бульдозерист, который пригромыхал со своим бульдозером вовсе из другого квартала, сделал и вертикальную планировку будущих цветников. Остальное уже было делом времени и терпения. Да и какого терпения? Если не живет ленью душа, то нет в жизни и большей силы, чем сила уважения к своему делу, к работе. Да к тому же мечта уносила его из обыденной жизни.
      В тот день он прикатил на такси. Привез мать. На скамейке в тяжелом зимнем пальто сидела старая Мигри.
      — Ну что, древний человек, солнышко светит? А говорила, не доживешь. Дыши глубже. Может, валенки надеть хочешь?
      Мигри не отвечала. Магфур чесал затылок, снова брал в руки лопату.
      — Вот еще одну жизнь в землю воткнул. Пусть растет!
      Тут-то впервые и появился Неизвестный. Странное это было лицо в какой-то серой-пресерой одежде.
      — Копает. И здесь копает,— бормотал он.— Ну, поглядим...
      Неизвестный прохожий вдруг исчез, словно испарился куда-то, а вместо него на пустыре неожиданно появилась какая-то чрезвычайно толстая женщина.
      В далеких просторах мечты витал Магфур в тот момент, когда она подошла к нему.
      — Копаете? Опять копаете?!
      — Копаю,— согласился Магфур, выпрямившись и потирая поясницу.
      — Две недели копаете?
      — Две недели,— проговорил Магфур.
      — А на той стороне дома что будет? Детская площадка?
      — Наверное, детская площадка, а что?
      — Детская площадка — это пыль, шум, визг.
      — Визгу, конечно, будет много,— согласился Магфур.— Да ведь жизнь без визгу не бывает.
      — Безобразие! Ждешь, ждешь квартиру, а получишь... у черта на куличках! Пыль, грязь, совершенно неинтеллигентные соседи... Канализацию, конечно, прорвет. Газа, наверно, полгода не будет... И этот еще что-то здесь копается... Да ты здесь один до смерти копаться будешь. Пьешь, наверное? Нос красный. Пьешь?
      — Нос как нос,— невольно дотрагиваясь до носа, проговорил Магфур,— а красный потому, что на воздухе...
      — “На воздухе”!
      Тут подала голос вдруг древняя Мигри.
      — Пупок... Пупок совсем плохой,— глядя куда-то в пространство тусклыми, как у совы, глазами, бормотала старуха.
      — Пупок? — обернулся Магфур.
      — Ладно, ближе к делу,— перебила женщина.— Смотри, вон подъезд, третий по счету. У подъезда слева три окна. Будут мои. Посади там что-нибудь погуще, поливай хорошо. Я люблю, когда у окна что-нибудь зеленое есть. Природа какая-нибудь. В уважении не откажу, я человек слова. Могу даже дать вперед, потому что верю людям, хотя они меня и обманывали много раз.
      — Посажу. Не надо только мне ничего,— сказал Магфур.
      — Вон как! А потом втридорога запросишь? Знаю я вас, вымогателей...— Она стала совать Магфуру трешку.— На большее не рассчитывай!
      — Поговори с кем-нибудь о любви, на смех поднимут... Только одно у всех на уме — деньги,— бурчал Магфур, отводя руки.
      — Что-что? Что ты мелешь?
      — Я говорю, все мы очень много думаем о деньгах. Даже когда спим, думаем. А сколько есть людей, которые за деньги отдали свою радость, свой смех и счастье свое? Почти все отдают за них здоровье. Кто любит деньги, тот отдает им все свои силы, покуда жив, а зачем?
      — Вы...— Женщина взглянула на древнюю Мигри, но тут же отвела взгляд.— Он...— она искала кого-то глазами.— Вы... случайно на учете не состоите?
      — На каком еще учете?
      — В психоневрологическом диспансере не состоите на учете?
      — Ну ладно, извиняюсь! Мне вон еще сколько копать... Извиняюсь! — Магфур решительно повернулся к женщине спиной.
      — Ничего не понимаю! Разве вы не дворник? Почему же тогда вы копаетесь здесь вторую неделю?
      Ну, как не откликнуться на страдание в голосе? Быть может, еще одна душа будет навсегда завербована в великое воинство добра? Как не разъяснить недоумение неразумному человеку?
      — Я хочу, чтобы сад здесь был! — заулыбался Магфур.— Я сам по электрической части, а душа...— объяснял он.— Специально отпуск сейчас беру. Очень люблю, когда цветет все.
      — Сад?! Здесь?!
      — Вы, извиняюсь, может, в милиции работаете? Так я с участковым по этому поводу...
      — Я не в милиции работаю! — жестко перебила женщина.
      — Вы допрашиваете как бы. Вот я и подумал. Извините, конечно.
      — Так, так! Сад, значит?
      — Сад.
      И наступило как бы короткое замыкание. Два человека стояли посреди огромного пустыря и смотрели друг на друга.
      — Сад?!
      — Сад!
      — Понятно. Все понятно! Частнособственническая психология. Что за наглый народ! Жулье какое-то поселили,— закричала женщина.— Ни магазинов, ни милиции! Завтра же... Завтра же твоего духа здесь не будет!
      И долго еще в некоторой растерянности стоял Магфур, глядя вслед женщине. Что-то нелепое было во всем случившемся. Опыт подсказывал, что нужно ждать последствий.
      Последствия и в самом деле вскоре явились в лице мужчины неопределенных лет. Это был какой-то работник домоуправления, с которым пришлось разговаривать уже довольно долго. Надо было объяснить происхождение ямок, избуравивших землю, и другие изменения пейзажа. Магфур старался хотя бы в общей форме начертить в воображении представителя домоуправления проект его, самигуллинской, мечты и убедить, что этот проект преследует коллективные цели, а отнюдь не индивидуальные.
      — По плану благоустройства здесь, как и везде, положено одно древонасаждение породы американский клен на каждые пятьдесят квадратных метров. Плодово-ягодные и зерновые культуры в жилых массивах инструкциями не предусмотрены, но в виде исключения...
      Все, слава Богу, обошлось. Радостной была и весть, принесенная работником домоуправления. Весть о том, что через несколько дней ожидается — уже на этот раз твердо и окончательно — заселение дома. Надо было теперь договариваться на заводе насчет машины...