Точка опоры или выбор монистической модели

    Представим себе начинающего художника, который впервые взял в руки карандаш. Попросим такого человека нарисовать на бумаге портрет. Понаблюдаем за таким портретистом. Наш испытуемый неуверенной рукой станет проводить множество всяких линий, стараясь при этом создать образ, похожий на модель-лицо. Понятно, что портретный рисунок на первых порах будет не точным отражением реальной головы.
    У Диаса Валеева в некоторых философских рассуждениях получается как у описанного выше художника. Что этим хочу сказать? Дело в том, что специфика философской эссеистики применяется автором не случайно. Здесь можно в свободной форме выражать свои мысли, не ограничивая себя жесткими теоретическими рамками, как этого требует «занудный» научный подход. Однако эссеистика необходима в начальной стадии познания, когда неизвестны еще контуры проблемы, а требуется уже определенное решение. Заниматься научным и философским творчеством, оставаясь лишь в лоне эссеизма, не всегда эффективно. Это чувствует и сам Диас Валеев. Однако, его мало привлекает «скучная» научная сфера, наверное, поэтому он из области философской эсеистики перекочевывает в религиозную эссеистику. Хотя, как универсалист, он везде чувствует себя комфортно.
    Вот он пишет в книге «Уверенность в Невидимом» [9, с. 96]:
    «По своим воззрениям я универсалист и скорее, наверное, теистического толка»;
    «Понятие о том, что люди издревле именуют Богом, с точки зрения универсалиста, может иметь вполне материалистическую природу».
    Попробуем расшифровать эти утверждения.
    Быть универсалистом – значит признавать существование Универсума и принимать его за Начало, строить картину мира исходя из такого понимания. Быть теистом – значит – признавать существование Бога, принимать его за Начало, строить картину мира из данного определенного его понимания.
    Признавая себя универсалистом, наш философ обязан быть монистом (таковым он себя считает) и еще он причисляет себя к материалистам.
    Получается, что наш мыслитель Диас Валеев одновременно материалист, монист, универсалист, теист. Это его точка опоры.
    Приведу искренние слова самого Диаса Валеева: «Думаю, что начавшееся в мире освобождение мышления от стереотипов, созданных на ранних стадиях развития жизни, дает возможность человеку на высказывание взглядов, нарушающих установившиеся окостенелые традиции. Человек классовый, национальный, верующий в монотеистического Бога, по отношению к язычнику и представителю родоплеменного клана был крупным еретиком. Человек с универсальным планетарным (добавим, космическим. – Р.И.) мышлением по отношению к воззрениям классового человека – обыденным, научным, религиозным, философским – также страшный еретик.
    Но что делать? Ересь – движитель прогресса. Она отвечает тенденциям объективного развития» [9, с. 97].
    Позволю себе частью не согласиться с данным утверждением. В современной философской мысли принята более общая идея, что движителем прогресса является Творчество (Труд) Человека.
    Более выпукло можно получить представление о мировоззрении Диаса Валеева в статье «Монизм, вбирающий в себя все», опубликованной в 1990 году в сборнике («Монистическая традиция…», Казань, 1990, с. 20 - 23). В этой публикации он приводит отдельные высказывания известных классических философов о мире, природе, Боге, движении, мышлении, а также обосновывает мысль о создании «суммарной», «смешанной», «третьей» философии.
    А именно:
    «Мах: мир есть комплекс субъективных ощущений человека.
    Гегель: мир – совокупность идей мирового разума, идей логоса, трансформировавшихся в наше сознание, породивших наши ощущения, материю.
    Маркс: мир есть материальная совокупность чувственных вещей, отражениями которых являются наши субъективные ощущения, наше сознание, открытое для восприятия объективной действительности.
    Спиноза: мир – совокупность чувственных вещей, называемая природой или Богом, свойством которой являются объективные ощущения…
    Разнобой голосов, привычная перебранка тезисов, когда каждый прав по-своему и когда никто не хочет услышать правды другого. Но пойдем дальше.
    Авенариус: объективной реальности нет, вещь не существует независимо от сознания; «я» и окружающая среда, сознание и бытие в постоянной связи, нет бытия без сознания, как нет сознания без бытия.
    Юм: вопрос, существует или не существует объективный мир, неразрешим, объективно ничего не существует (только в восприятии), действительность – поток «впечатлений», причины которых неизвестны и непостижимы.
    Кант: мир реальный существует, но не познаваем; последнее возможно только относительно «явлений», а не «вещей в себе», с равной доказательностью могут быть обоснованы противоположные решения: мир и конечен и бесконечен, все состоит из простого, неделимого и все сложно; в ряду мировых причин есть необходимые и все в мире случайно; имеется, безусловно, необходимое существо подобно Богу и такого существа нет.
    Бэкон: неотъемлемым свойством объективной действительности является движение, не ограничиваемое механическим перемещением, мир же представляет собой материю как совокупность частиц, образующих собой совокупность тел, наделенных разнообразными свойствами, целью человеческого познания является способность науки увеличивать власть человека над материей.
    Локк: единственным источником всех идей (двух сортов) служит опыт; идеи ощущения возникают вследствие действия на органы чувств окружающего мира, объективно существующего, идеи рефлексии – вследствие внимания к состоянию и деятельности души.
    Беркли: существует лишь то, что мной воспринимается, любая вещь – комбинация моих ощущений; существование аналогичного собственному «я» множества духовных я-субстанций и над ними субстанции бесконечного духа или Бога, содержащего в своем уме все идеи; путь человеческого познания – познание идей Бога …
    Это похоже на игру: сводить идеи существовавших в истории мысли философских учений к двум-трем понятийным формулам, сравнивать их друг с другом или рассматривать их вместе, сразу, как части некоего единого целого – что-то есть в этом занятии (лично для меня, например) необыкновенно увлекательное. Физик предлагает использовать при описании атомного ядра и корпускулярную, и волновую картины как два дополнительных описания одной и той же реальности. Возможно, и для наиболее целостного и полного описания мира в целом тоже необходим некий «суммарный» взгляд, возможно, поли-истина или пан-истина, которую я ищу, находится именно в перекрестии, где совмещаются несовместимые взгляды на реальность. Мы приблизились к границе познания, за которой мироздание возникает в непредставимых формах. Но мы забываем, что истина о непредставимом мире тоже может быть непредставимой.
    Аристотель: общее существует только в чувственно воспринимаемом единичном, познается через него; мир представляет собой материю как пассивную возможность становления, знающую – через посредство источника всякого движения «неподвижного перводвигателя» или Бога – свою форму или сущность, или цель. Бог весь в действии, он есть чистая деятельность. Но что, собственно, есть эта деятельность, к которой стремится вся природа? Она есть то, во что мы сами обращаемся, когда достигаем совершенства в своем действии, когда находимся в полном расцвете. Тогда мы являемся уже чистым разумом, соединенным с понятием, с мыслью, которая сама себя сознает, ибо выше мысли, по Аристотелю, нет ничего. Бог есть разум, вечно созерцающий себя самого, ничем не отличающийся от акта своего созерцания. Сущность чувственной реальности – движение; сущность движения – стремление, сила; сущность желания – душа; сущность души – мысль; сущность мысли – мысль в себе, чистый акт мышления. И так как мысль едина, то все в ней единое; она одна образует реальную сущность вселенной.
    Плотин: ни один атрибут, понятный нашему уму, не может быть приписываем Богу; Единый есть все и ничто из этого всего; Ему незачем созерцать себя, Он обладает большим, чем знание, большим, чем созерцание. Природа знает себя, не зная о себе. Она обладает вечным сверхразумом. В ней есть простое внутреннее самосозерцание; в этом самосозерцании нет никаких различий, никаких расстояний, и потому природа есть Бог сама.
    Шеллинг: решая вопрос о соотношении мышления и бытия, духа и природы, следует исходить из признания их абсолютного тождества; мир основывается на принципе монизма – тождества субъективного и объективного, идеального и реального…
    Я смешиваю различные века, пространства, стили мышления. Да, «третья» философия – это философия всеединства, философия всеобщего охвата. Думается, концепция существования бесконечномерной материи и ее фундаментальных свойств (в том числе тотально присущего материи свойства сознания) охватывает собой, вбирает в себя, как частные предельные случаи, все существовавшие и существующие течения философской мысли как идеалистического, так и материалистического толка.
    Да, нам доступно часто лишь относительное. Мы довольствуемся нередко только символами, знаками и в представлениях о мире, которые складываются у нас, есть, конечно, изрядная доля субъективного, личного, привнесенного нами в реальную действительность нашими заблуждениями, фанатизмом взгляда, несовершенством измерительной техники. Кто с этим спорит? Но только слепец не увидит и другого – сквозь временное тряпье, заплаты или, наоборот, пышное экзотическое одеяние светится и нагое тело объективной истины. На основе разного рода понятий, отношений и посылок философами мира построено множество онтологических систем большого или малого калибра, но часто вся оригинальность той или иной системы заключена в патологической ограниченности фундаментальных принципов, лежащих в основании. Нетерпимость ко всему, что существовало и существует в истории мысли в «инакомысленном виде», – это, к сожалению, часто встречающаяся реальность. А что если множество метафизических систем попробовать взять в единстве? – возможно, тогда заметишь диалектические переходы систем друг в друга, зыбкую текучесть между, казалось бы, неподвижным и разрозненным.
    Никто ведь почти не задумывался над такой простой элементарной мыслью, что, возможно, кричаще разные обличья, в каких предстает истина во множестве существовавших и существующих философских систем, и есть ее действительное, настоящее лицо, лицо янусовидное, многоликое, которым смотрит в глаза человеку сама бесконечность.
    Чем органичнее и целостнее система, тем более резкие искажения возникают при выделении из нее какой-либо одной стороны. Выясняя какие-то характеристики мира (его познаваемость и непознаваемость, материальность, одушевленность и т.д.), нужно, вероятно, рассматривать их, имея фоном всегда все целое и ни в коем случае не делая акцента в ущерб этому целому на какой-то одной его части. Не выдавая эту часть за целое. Такая вроде бы неприметная гносеологическая ошибка часто, кстати, встречающаяся, закономерно приводит к тупику.
    Человек страшится бесконечности, и поэтому нередко смотрит на предмет, вцепившись зубами и руками в какую-то одну, единственную точку зрения. Но, видимо, надо смотреть на мир из бесконечности и видеть его в бесконечной перспективе. Для интуитивного видения, говорил Бергсон, абсолютное просто, а извне оно становится по отношению к выражающим его символам как бы золотой монетой, которую можно менять до бесконечности. А почему бы не менять? Не скомпенсирует ли тогда относительная символика одной системы символику другой и не взойдут ли на образовавшейся бескрайней пашне колосья нового знания?»