|
|
К сравнению пьес Вампилова и Валеева, их творческим схождениям и различиям, мы подступим ниже, а сейчас отметим чисто внешнее сходство двух авторов. Они действительно были похожи и на портретах тех лет могли показаться чуть ли не братьями-двойняшками, тем более и возраст один – Вампилов был на девять месяцев и десять дней старше Валеева. В Иркутске все знакомые безошибочно угадывали в Вампилове бурята. В Казани Валееву никто не отказывал в принадлежности к титульной национальности. Но это лишь в Иркутске и Казани. В Москве, пожалуй, только специалисты-антропологи смогли бы найти внешние различия между бурятом и татарином (рядовым москвичам невдомек, что среди казанских татар много рыжих и синеглазых). Столичные знакомые, прежде всего та же Якушкина с Андреевым, в них видели большое сходство. Чуть раскосые черные глаза, скошенные в сторону бескрайних монгольских степей, курчавые темные волосы – это одни и те же черты с двух разных портретов, Вампилова и Валеева. К тому же оба были среднего росточка, щупленькие. Вампилов не носил очков и усов, как Валеев, зато уже имел в багаже изданную в Иркутске книгу рассказов «Стечение обстоятельств» и членскую книжку Союза писателей СССР. К тому времени комедия «Старший сын», раздолбанная в пыль закшеверами в Мосгорисполкоме, уже вышла отдельным изданием в московском издательстве «Искусство» (правда, в библиотечке для народных театров), а драма «Утиная охота» была напечатана в журнале «Ангара» (солидно, но провинциально). На момент знакомства Александр Вампилов уже имел опыт постановок своих пьес в Иркутске, Ленинграде и ряде других областных театров. Так что при знакомстве с Диасом Валеевым он имел право на некоторую снисходительность. Тем не менее, воспоминания Валеева пронесли сквозь годы образ симпатичного веселого человека, хорошего интеллигентного собеседника. Вампилов рассказывал о литинституте, о семинарах Розова и Вишневской. И хотя Виктора Сергеевича часто на занятиях не было (классик часто разъезжал по миру), а Инна Люциановна не особо выделяла пьесы Вампилова среди сочинений других слушателей ВЛК, но тот ценил уже саму возможность два года пожить в Москве на не плохую в общем-то стипендию (150 рублей инженеры не все получали). Может быть, именно тогда Диас Валеев решил, что тоже пойдет на Высшие литературные курсы, как только вступит в Союз писателей СССР. В анкетах Вампилова и Валеева можно обнаружить много общих мест. Начать с того, что оба родились в маленьких райцентрах. Впрочем, станция Кутулик (в переводе с бурятского «яма») лишь позднее станет районным центром Иркутской области. На момент рождения в семье учителей Вампиловых третьего сына селение представляло собой что-то промежуточное между деревней и поселком городского типа, легко узнаваемое в пьесе «Прошлым летом в Чулимске». Диас Валеев родился в деревне Казанбаш («казан» в переводе с татарского – котел, «баш» – голова, башка, что в сочетании тоже можно трактовать как «котловина, яма») Арского района Татарской АССР 1 июля 1938 года. Так по метрикам, а по рассказам матери, герой нашего повествования появился на свет то ли в тряском тарантасе на проселочной дороге, что ведет из деревни в Арск (райцентр в сорока километрах от Казани), то ли во дворе Арской районной больницы. Спрашивается, зачем родителям, жившим тогда в Казани, понадобилось срочно ехать в Казанбаш? Позднее в путаницу с местом своего рождения Диас Валеев внесет интригу – публично заявит, будто родился, возможно, в Испании, в которой тогда коммунисты воевали с франкистами. В СССР переправляли пароходами испанских детей, порой совсем младенцев (см. документальные кадры в фильме Андрея Тарковского «Зеркало»). Уж не ради ли легализации младенца понадобилась легенда о рождении в тарантасе на безлюдном тракте? В Казанбашском сельсовете зарегистрировать приемыша было проще, чем в Казани, где тогда проживали родители. И назвали они Диаса испанским именем. Впрочем, в этом биографическом компоте даже следователи с «Черного озера» толком не разобрались, так что нам, театральным историкам, остается его лишь выпить. Вернемся к сравнениям в биографиях. Оба наших героя с детства были причастны к литературе. До ареста (по вымышленному, как часто в те годы случалось, доносу) директор Кутуликовской школы Валентин Никитич Вампилов преподавал старшеклассникам русский язык (забудем его бурятское происхождение) и литературу – поэтому третьего сына назвал Александром в честь Пушкина. «Солнцу русской поэзии» в 1937 году широко отмечали юбилей… только И.В. Сталин мог додуматься отмечать 100 лет не со дня рождения, а со дня гибели поэта! В доме Вампиловых даже после расстрела отца (тот был реабилитирован лишь в 1957-м) оставалось много книг, а мать хоть и преподавала математику, но к русской классике детей своих приобщала весьма настойчиво. Что же касается Валеева Назиха Гариповича, он работал первым секретарем Алькеевского райкома партии, но в сорок третьем, когда Диасу исполнилось пять лет, отец был арестован. Ни по одному из обвинений (а было таковых 21 пункт!) себя виновным не признал, а следователи за год не смогли найти ни одного доказательства вины – поэтому секретаря райкома вынуждены были освободить и восстановить в правах. Однако, уже после показательного процесса, его отправили на фронт рядовым, правда, не на передовую, а в железнодорожные войска. Мать, Зайнуль Мухамедовна, родная сестра известного татарского писателя Аделя Кутуя, именем которого теперь названа одна из улиц Казани, впоследствии стала известным врачом. Тем не менее, детям она упорно прививала любовь к литературе. Оба «Ва» тайно ждали своих отцов, оба страдали от косых взглядов, которые были неизбежны в отношении к детям репрессированных. Слава Богу, оба избежали страшной участи «детей врагов народа», которых сгоняли по специальным детдомам (в одном из таких домов под Казанью чуть не погиб ныне известный на весь мир писатель Василий Аксенов, сын председателя Казанского горисполкома Павла Аксенова и казанской журналистки Евгении Гинзбург, посаженной раньше, а позднее написавшей «Крутой маршрут»), поэтому оба после школы без придирок смогли поступить в свои университеты – Иркутский и Казанский. Студенческая юность обоих пришлась на лучшие годы хрущевской «оттепели», когда университетская молодежная среда бродила новыми веяниями, бредила новыми именами, бередила ищущие души. Будущие драматурги находились в самой гуще университетской жизни. Оба в годы учебы начали писать рассказы и ходили в лучшие литературные объединения своих городов. На мой взгляд, Вампилову больше повезло с компанией – из иркутского литературного содружества тех лет вышли такие известные писатели, как Валентин Распутин, Вячеслав Шугаев, Марк Сергеев. Многие годы друзья поддерживали друг друга, вместе ездили на Байкал, где летом снимали один дом, жили там литературной коммуной и писали, читали друг другу, обсуждали написанное. Да, и казанских сподвижников Диаса Валеева по лито знала страна – это прежде всего поэт Рустем Кутуй (кузен нашего героя), драматург Роман Солнцев (Ренат Суфеев взял себе такой псевдоним, переехав в Красноярск, где недавно умер). Но, быть может, казанцы не стали так известны, как иркутская «могучая кучка», ибо были с самого начала разобщены и не помогали так друг другу, как это умеют делать сибиряки? Особенностью литературной жизни Казани всегда считалось не столько разобщение по национальному признаку, сколько напряженные отношения среди деревенских татар и городских, которые сообща презирали татар крещеных, кряшен. Среди русских писателей водоразделов было еще больше – между западниками и славянофилами, между «продавшимися власти» и «предавшими устои», между признанными талантами и графоманами. Впрочем, писательская среда во всех провинциальных городах была больна (ныне, кажется, уже смертельно) ущербным обособлением каждого от всех. Иркутский случай, когда молодые начинающие писатели жили дружно и кучно, продвигали себя весело и напористо, возможно, единственный за полвека случай, когда сложилась группа не в столице. Они не были «деревенщиками», как Валентин Распутин, пожалуй, самый известный среди них, их сплотили не литературные пристрастия, а причастность к Слову. Свой путь в литературу и Вампилов, и Валеев начинали с поденной работы в журналистике. И характерный факт – оба с молодежных газет. Это сейчас в каждом городе выходят десятки газет и журналов, а при советской власти все было лимитировано: областным (Иркутск) и республиканским (Казань) центрам полагалось иметь одну партийную и одну комсомольскую газеты. Позже, с конца семидесятых, стали дозволять «Вечерки», как правило, они являлись органами горкома КПСС и выходили действительно ближе к вечеру (сейчас такая «мелочь» всеми забыта – и «Вечерняя Казань» давно уже выходит по утрам). Так что выбор был невелик, если не брать в расчет многотиражек крупных заводов. При таком раскладе «молодежка» считалась менее престижной, но в творческом плане почти везде оказывалась редакцией более живой и раскрепощенной. Во всяком случае, свои журналистские годы в «Комсомольце Татарии» Диас Валеев вспоминает всегда тепло, подчеркивая особо, что в те подцензурные застойные годы пишущим давали больше творческой свободы, чем мы имеем теперь. Лично он всегда писал лишь о том, о чем сам хотел. Поскольку мне довелось работать в той газете, когда она изменила название на «Молодежь Татарстана», могу свидетельствовать – это всегда была самая живая и неуживчивая редакция. До сих пор мы, два-три поколения «молодежкинцев», собираемся, чтобы вспомнить лучшие годы... Разумеется, все знали, что такое работа «на самоконтроле». Строгий идеолог-цензор сидел внутри каждого газетчика, однако выбор тем и личный взгляд на проблему редактор «Комсомольца» не ограничивал. Если же учесть, что татарин Диас Валеев пришел в русскоязычную газету «Комсомолец Татарии», не имея журналистского или филологического образования, можно сказать, что ему повезло вдвойне. Но продолжим сравнения двух «Ва». Как журналисты, они много работали в жанре очерка, ныне практически отмершим за ненадобностью. Оба стали первопроходцами в освещении больших комсомольских строек. Для Вампилова главной стройкой стала Усть-Илимская ГЭС на Ангаре, для Валеева – Камский автомобильный завод в Набережных Челнах. Диас Назихович до сих пор не без гордости отмечает, что его публикация в центральной газете «Советская Россия» в декабре 1969 года, а затем в журнале «Смена» стали первыми в СССР печатными упоминаниями о начале строительства автограда. Тогда даже с названием не определились – звучащей несколько по-арабски аббревиатуры еще никто не слышал. Этакий Колумб КамАЗа, Диас Валеев в Набережных Челнах появился раньше, чем в партийных органах официально утвердили кандидатуры спецкоров, потом многие годы кормившихся той «стройкой века». КГБ как всегда прозевал «самовылазку» неблагонадежного писателя, «очернителя советской действительности», а позже не стал препятствовать валеевским поездкам в Набережные Челны. Продолжить сравнение двух «Ва» можно было бы еще и тем, что оба начинали с прозы. Но эту сторону их творчества мы сознательно оставляем за пределами нашего исторического очерка, поскольку речь ведем прежде всего о драматургии и театре. Отметим лишь, что в своих пьесах оба часто использовали фабулы и характеры из своих прозаических текстов. Пьесы Валеева и Вампилова уже при внешнем сопоставлении дают много примеров для сближения. Характерно, что действие первой пьесы Диаса Валеева «Сквозь поражение» начинается вечером на остановке, где случайно встречаются Салих и Дина. «С а л и х. Куда вам надо идти сейчас? Туда? Давайте лучше бродить сегодня там, где никогда не бываем. Сейчас восемь часов. Когда стрелка дойдет до двенадцати – разойдемся. Где бы ни были. На любом перекрестке. Д и н а. Странно… Это прием у вас такой?» Правда, у Валеева пара встречается зимой на трамвайной остановке. У Вампилова герои первой его комедии «Прощание в июне» встретились летом на автобусной. Таня читает афиши. «К о л е с о в. Девушка, куда вы едете, если не секрет?.. (У афиши). В кино?.. Нет? Ну, значит, на концерт… Тоже нет?.. Куда же вы собрались? Неужели в театр?.. Все ясно. Куда – вы этого сами еще не знаете. А раз так, то идемте со мной. Т а н я. Пригласите кого-нибудь другого… И вообще у меня нет времени с вами разговаривать. К о л е с о в. Это неправда… Вы сколько раз прочли афиши? Скажите честно. Т а н я (не сразу). Три. Ну и что? К о л е с о в. Видите, вам скучно. Т а н я (пожала плечами). Просто я смотрю, куда завтра пойти. К о л е с о в. А сегодня? Куда вы хотите? На танцы? На концерт? На массовое гуляние? Т а н я. Все это завтра. Почитайте. А в парке – через неделю. К о л е с о в. Чепуха! Мы откроем все это сегодня… На первый случай я приглашаю вас на свадьбу». Хорошее начало знакомства – сразу пригласил на свадьбу! У Валеева первое свидание развивается еще экстравагантнее: молодая парочка отправляется гулять… вокруг земного шара, переводя стрелки часов по мере приближения к полуночи назад, в соответствии с разными часовыми поясами. Молодежная мода шестидесятых требовала удивить девушку нестандартным подходом, оригинальными речами. В этом смысле оба драматурга следуют вызовам своего времени, нам же любопытно отметить, что в своих устремлениях независимо друг от друга они шли в одном направлении. Но у Вампилова дальнейшая сцена на свадьбе разворачивается в комедию, то следующий эпизод дня рождения Салиха Валееву служит завязкой дальнейшей драмы. И «Сквозь поражение» начинает перекликаться уже не с «Прощанием в июне», а со знаменитой вампиловской «Утиной охотой». Хотя взаимоотношения Лукмана Самматова с приемными сыновьями позволяют нам продолжить цепочку наших сопоставлений в сторону взаимоотношений Сарафанова с родным детьми и нежданно объявившимся «старшим сыном» Бусыгиным. Отметим, что вампиловско-валеевские связи не случайно обнаруживаются в образах Салиха и Зилова. Оба персонажа могут служить примером наиболее раннего появления в отечественной драматургии «героя застойных времен» - молодого человека тридцати с небольшим, разочаровавшегося в своих идеалах и общих целях, в окружающих людях и женщинах. Но главная их черта – судят они не других, не окружающий их затхлый мир, а прежде всего самих себя. Такой герой появится у авторов так называемого «поствампиловского периода», драматургов «новой волны» конца семидесятых годов – Виктора Славкина (Бэмс из «Взрослой дочери молодого человека» и Петушок в «Серсо», сыгранные Альбертом Филозовым в культовых постановках Анатолия Васильева), Александра Галина («Восточная трибуна»), Людмилы Петрушевской и других. Лукман Самматов строит заводы, а его сыновья пристраиваются к теплым местам, пробивая себе дорогу при помощи своего приемного отца. У Зилова в вампиловской «Утиной охоте» отец тоже высокопоставленный человек, о чем можно судить по единственной реплике сына, который нехотя обмолвился, папаша у него, мол, персональный пенсионер. И сразу всем становилось все понятно, ведь «персоналки» тогда прежде всего давали либо бывшим партийным функционерам, либо крупным хозяйственникам. Зилов прозябает в Центре технической информации, хотя получил инженерное образование. Мог достичь бы большего, если бы папашу не «ушли» на пенсию? Предположение по тому времени вполне правдоподобное, хотя вряд ли к образу Зилова подходящее. Кстати, в документах, подшитых в четыре тома Диасом Валеевым, мы наткнулись на любопытное письмо: «Уважаемый Диас! Министерство культуры СССР и Президиум Правления ВТО приглашают Вас принять участие в конференции театральных деятелей стран социалистического содружества на тему «Образ современника в драматургии и на сцене театров социалистических стран». Учитывая важность данной конференции просим Вас быть непременно! Ответственный секретарь Президиума Правления ВТО, заслуженный работник культуры РСФСР, кандидат искусствоведения М.Зилов». А мне всегда казалось, что Вампилов фамилию своего главного героя выдумал. Образовал от знаменитой, давно теперь забытой марки грузовика производства Завода имени Лихачева. Сюжетные совпадения особенно разительны в кульминационных точках – и «Сквозь поражение» и «Утиная охота» высшего эмоционального накала достигают в сценах, действие которых происходит… в ресторане. У Вампилова Зилов напивается и пытается срывать маски с себя и приглашенных, в результате получает по морде от официанта Димы. А наутро по его адресу приносят траурный венок «Безвременно сгоревшему на работе Виктору Зилову» («Пошутили, сволочи!»). У Валеева Салих встречает в ресторане Дину, которая ждет своего мужа. Ее муж тоже хочет заехать Самматову по морде. А в итоге Салих оказывается в постели официантки («Все мужики – сволочи!»). То, что происходит с ним, автор комментирует заглавиями трех действий: «Надежды», «Ослепление», «Крушение». Единственную трехактную драму Александра Вампилова «Утиная охота» можно было бы сопроводить точно такими же подзаголовками! Во всяком случае, эти три валеевских подзаголовка многое объясняют в том, что случилось с Салихом и с Зиловым. Доказательством верности наших сопоставлений могут служить финалы обеих пьес – в них герои пытаются покончить с собой. Кстати, оба автора «подложили» им под руку далеко не самые для того удобные орудия. Зилову само название драмы подсказывает стреляться из охотничьего ружья. А вот как в руках Салиха вдруг оказался нож, Диас Валеев обосновывать даже не пытается. Коли уж Самматов ученый, возится с мышами, логичнее было бы хватить какого-нибудь лабораторного яду или прикоснуться к высоковольтному проводу? Зрителей вынуждают догадаться, что ни тот, ни другой герой сделать над собой ужасного не смогут – помимо естественного страха смерти и инстинкта самосохранения, довольно трудно нажимать большим пальцем ноги на курок (Зилов) или протыкать ножом самому себе грудь (Салих). Но главное препятствие даже не в этом – обоих героев от суицида останавливает очевидная даже для них самих недостаточность мотива. Александр Вампилов заканчивает «Охоту» жирным многоточием или вопросительным знаком: после неудачной попытки самоубийства Зилов долго лежит на тахте лицом в подушку и плечи его трясутся то ли от рыданий, то ли от смеха – потом он встает с совершенно каменным лицом и говорит по телефону официанту Диме: «Извини, старик, я погорячился… Да, все прошло… Совершенно спокоен… Да, хочу на охоту… Выезжаешь?.. Прекрасно… Я готов… Да, сейчас выхожу». У Диаса Валеева Салих, оставшись в одиночестве, сворачивает мячик из последней своей научной статьи по синтезу ДНК, смотрит, как тот катится по полу и берет нож: «Что-то нужно делать… Убрать обломки?.. Что-то же нужно делать!» В это время часы бьют двенадцать, с улицы доносится звон трамвая, потом сирена «Скорой помощи» – этими звуковыми напоминаниями автор намерен вернуть нас к началу пьесы, на трамвайную остановку, а герой между тем произносит финальный монолог: «Кто мы? Лишь миг. И надо наполнить этот шаг, наполнить его чем-то! Но чем? Неужели душа дешевле золота? И неужели геометрия только Эвклидова, а неэвклидовой нет? А бессмертие? Но ведь если я, если он не навеки, то зачем мы? Ведь кто-то нас позвал сюда, в этот мир! И зачем тогда мы, если мы не навеки здесь? Перевести бы стрелки на десять лет… Хотя бы на пять!» У Вампилова после своей последней реплики Зилов не трогается с места. И у Валеева остается за кадром, убил себя Салих или нет. Видимо, для авторов было важнее остановиться именно на вопросительном знаке с многоточием?.. В любом случае, при похожести жизненного итога, к которым пришли Виктор Зилов и Салих Самматов, мне представляется значимым то, какими средствами авторы ставят последнюю точку. У Вампилова мы слышим простой набор дежурных фраз, за которыми читаются невероятная боль и жуть растерзанной души. У Валеева за фразами о геометрии и бессмертии в общем-то угадывается та же драма… Однако как-то не очень верится, что такие слова могут слетать с языка человека, направляющего нож себе в грудь. Я вовсе не призываю сравнивать меру мастерства и таланта, хочу лишь указать на принципиальную разницу вампиловского стиля, который вырос из чеховской «новой драмы» («герои просто носят пиджаки, пьют чай, а в это время разбиваются их сердца»), и валеевской манеры все воздвигать на котурны философских обобщений, устремлять к вечным смыслам – в чем угадывается следование традициям Горького, Достоевского. Одним словом, несмотря на схожие для авторов «начала и концы» мы наблюдаем четкое несовпадение эстетических установок. И об этом стоит поговорить особо. |