|
|
Во все времена успех в театре означал славу. Наутро после премьеры автор часто просыпался знаменитым. Михаил Булгаков, когда его прозу перестали печатать, переписал роман «Белая гвардия» в пьесу «Дни Турбиных» (на нейтральном заголовке настояла цензура). Премьера во МХАТе сразу принесла ему неслыханную славу. Нет ничего удивительного, что и Диас Валеев решил пойти по тому же заманчивому, но такому неверному, непредсказуемому пути. При первой же встрече с главрежем камаловского театра автор посчитал своим долгом предупредить о своей «неблагонадежности». В двух словах пояснил, куда и зачем его полгода назад вызывали. Марсель Салимжанов внешне на это никак не реагировал, хотя, как руководитель Академического театра, вряд ли мог пропустить эти сведения мимо слуха. Насторожило его другое: пьесу татарского драматурга, увы, пришлось читать по-русски. Впрочем, Марсель Хакимович, как и Диас Назихович, вырос в Казани, так что хорошо понимал, почему автор плохо владеет литературным татарским языком. Салимжанов детство провел в камаловском театре (его родители были известными актерами) и поэтому родной язык не просто знал, но говорил и писал на нем правильно. Диас Валеев татарский знает не настолько хорошо, чтобы на нем писать. Как известно, у татар литературные нормы существенно отличаются от бытовой речи. Русским с этим повезло: Александр Сергеевич Пушкин заложил основы современного русского литературного языка очень близкими к разговорным формам («Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, выпьем с горя, где же кружка, сердцу станет веселей»), поэтому мне не понять трагедии моего героя. Но вернемся в год 1969-й. Итак, Марсель Салимжанов высказал автору самое благожелательное отношение к его первой пьесе. Аяз Гилязов взялся переводить пьесу, что можно было в свою очередь считать своего рода гарантией, что она будет поставлена. Окрыленный автор написал и принес в театр вторую пьесу – трагедию «Охота к умножению». Она также выросла из ненапечатанного рассказа, основанного на реальном уголовном деле и воплощенного в газетном очерке. Новую пьесу Диаса Валеева взялся переводить другой татарский классик – Гариф Ахунов. Тогда же появилось и другое название пьесы «Когда твое достояние – совесть», ко времени премьерной афиши трансформировавшееся в «Суд совести». Кажется, мы забежали вперед. Нам еще не раз придется, впрочем, забегать и возвращаться к разным годам и разным пьесам. И дело не в том, что автор исторического очерка о драматургии Диаса Валеева не в ладах с элементарной хронологией. Сама жизнь сплошь и рядом нарушала примитивный календарный счет. Так, скажем, вторую пьесу нашего героя поставили раньше первой. А третья принесет ему всесоюзную известность, хотя она не входит в круг пьес, рассматриваемых в этой части нашего повествования. Что же вышло с пьесой «Сквозь поражение»? Пока Аяз Гилязов переводил ее на татарский, автор показал русский ее оригинал молодому столичному режиссеру Владимиру Андрееву, уже известному по стране благодаря ролям в кино (он и сегодня снимается в телесериалах). Так счастливо сложилось, что в сентябре 1970 года Московский драматический театр имени М.Н. Ермоловой приехал в Казань на гастроли. Окрыленный театральными надеждами начинающий драматург, до того бывавший в театрах эпизодически и в общем-то не являвшийся завзятым театралом, теперь считал своим долгом ходить на все спектакли, тем более столичные. Однажды по окончании очередного спектакля Диас Валеев с супругой (кстати, искусствоведом) зашел за кулисы, чтобы поздравить известного актера и уже набиравшего силу режиссера Андреева с успехом у местных зрителей. А от себя прибавил, дескать, пьесы-то можно было бы выбирать и лучше. Владимир Алексеевич огрызнулся, мол, сами знаем, что современная драматургия – не фонтан… Но местный нахал не унимался, знать де надо, где искать. Вот я сам пишу пьесы. И намного лучше того, что вы сейчас играли. Хотите почитать? Завтра принесу. Столичная знаменитость нахала не прогнала, более того, пьесу его прочла. Через полмесяца после окончания гастролей ермоловцев в редакции «Комсомольца Татарии» раздался междугородний телефонный звонок… Так Валеев познакомился с режиссером, который принесет ему в дальнейшем всесоюзную известность. Вряд ли можно было бы назвать это славой, о которой Диас Назихович мечтал в те годы, тем не менее – такого успеха на столичной сцене, такого признания московских критиков в центральных изданиях из казанский драматургов не имел никто ни до ни после Валеева! Однако пока до славы было далеко – целых два года постоянных телефонных звонков в Москву, поездок в столицу, переделок сначала «Поражения», потом «Охоты», в которых начинающему драматургу неоценимую редакторскую помощь оказала заведующая литературной частью ермоловского театра Елена Леонидовна Якушкина. Профессиональный литературный переводчик театральных пьес, она всю жизнь отдала работе с молодыми драматургами. Сначала в Московском драматическом театре на Малой Бронной, а потом и в театре Ермоловой она пробивала пьесы многих провинциальных авторов. Сегодня из этого списка помнят в первую очередь Александра Вампилова – иркутского писателя, к жизни и творчеству которого, как я и обещал в начале повествования, мы будем не раз обращаться. Елена Леонидовна имела редкую душевную особенность – она умела влюбляться в своих авторов. Разумеется, не как женщина, а именно любовью редактора. Судя по афише ермоловцев тех лет, можно сказать уверенно: завлит Якушкина свое дело знала – и многого добилась. Хотя по тем застойным временам сделать это в Москве было крайне сложно. Вот и в Диаса Валеева она влюбилась сразу. Сначала за драму «Сквозь поражение», которую вместе с автором правила почти пять месяцев, а потом и за трагедию «Охота к умножению», которую она преподнесла главрежу Андрееву так, что тот теперь никак не мог решить, с какой же пьесы театру следует начать дружбу со «своим автором». Был у первых драматических произведений Диаса Валеева еще один читатель, мнение которого было бы чрезвычайно для нас интересным, но, увы, его мы никогда уже не узнаем. Это Александр Вампилов, с которым Елена Якушкина сдружилась намного раньше, чем с Валеевым. Именно она познакомила иркутского и казанского драматургов. Диас Назихович вспоминал, как Елена Леонидовна потащила их пить кофе в соседнюю кафешку, они мило беседовали обо всем. Вампилов произвел на Валеева очень приятное впечатление – остроумный, интеллигентный, образованный. Якушкина потом давала ему читать вампиловские пьесы, из чего можно сделать смелое предположение (документальных свидетельств не имея), что и Вампилов читал у нее в кабинете («пенале») первые пьесы казанского автора. На Диаса Валеева произведения иркутского знакомца не произвели особого впечатления. Запомнилось лишь, что это были хорошо сделанные вещи. Елена Леонидовна к тому же не преминула заметить, что над всеми вампиловскими пьесами она очень много работала с автором. Уж не намекала ли, что хороши они, отчасти, благодаря ее стараниям? А то, что та умеет править и редактировать – Валеев скоро прочувствовал на себе. Вампилов с Якушкиной познакомился, когда только начинал свой путь в драматургии, к сожалению, такой короткий. Как пишет Елена Леонидовна в воспоминаниях, «в конце декабря 1964 года, часов в семь, вечером, в комнату литчасти Театра на Малой Бронной вошел молодой человек в меховой шапке и спросил: – Здесь литчасть? – в комнате было полутемно, горела только настольная лампа, и потому лицо вошедшего было трудно разглядеть. – Видите ли, я вот написал пьесу. …Так началось мое знакомство с Сашей Вампиловым, началась наша дружба, которая продолжалась без малого восемь лет. Это были напряженные и сложные годы его жизни. За это время он написал почти все свои пьесы, учился два года на Высших литературных курсах, часто летал из Иркутска в Москву… Живя в Москве, он каждый день приходил в Театр им. М.Н. Ермоловой, куда «мы с ним перешли» летом 1965 года». «Живя в Москве» относится, нужно понимать, не к 1965-му, а к 1970-1971 годам, когда Александр Вампилов, став членом Союза писателей СССР, получил возможность поступить на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького СП СССР – на творческий семинар Виктора Сергеевича Розова и Инны Люциановны Вишневской. В 1971 году Вампилов был драматургом уже почти знаменитым, разве что только в Москве не поставленным. Про Вампилова говорили на каждом углу, но в театральных изданиях пока не упоминали. Он был то ли полузапрещен, то ли полуразрешен… Битва Якушкиной за право постановки пьес Вампилова на столичной сцене шла на протяжении пяти лет, встречая враждебное противодействие со стороны деятелей Управления культуры Мосгорисполкома. Министерства культуры РСФСР и СССР к иркутскому драматургу были настроены более лояльно, поэтому вампиловские пьесы ставились в разных городах страны и даже в Ленинграде – главном конкуренте «театральной Мекки» (каковой всегда в России значилась Москва). Однако столичные городские власти в лице чиновников Н. Сапетова, М. Мирингофа, И. Закшевера стояли стеной. «19 февраля состоялось обсуждение твоей пьесы в Управлении культуры. Этому предшествовали мои ежедневные хождения туда и разговоры, иначе они читали бы еще три месяца. Еще до обсуждения было ясно, что они (после «Провинциальных анекдотов») весьма критически настроены в твой адрес. Обсуждение было бурным. Тройка: Сапетов, Мирингоф… а главное… Закшевер просто разъярились, как будто бы ты их всех лично когда-то оскорбил. Конечно, Закшевер и др. все повторяли, что «он талантливый, способный» и т.д., но… «семья Сарафановых неблагополучная, отец – слабый человек, углубить!»… Главное – единодушное возмущение вызвал образ Михаила Кудимова. «Компрометируется самое святое – образ советского солдата. Он выписан дураком, бурбоном, дубом и т.д.»… Резюме обсуждения: «Доработать пьесу с автором, т.к. мы тоже хотим, чтобы его имя достойно появилось на московской афише!» (письмо Е.Л. Якушкиной, 1969). Яростная тройка гонителей была известна и Диасу Валееву, во всяком случае, их фамилии он до сих пор помнит, поскольку и ему от них доставалось. В переписке с Вампиловым всплывает множество подробностей придирок к автору, за которыми сквозит и тайная причина недоброжелательства властей: грядет великий юбилей вождя мирового пролетариата! Еще в 1968-м вышло Постановление ЦК КПСС о подготовке к празднованию 100-летия со дня рождения В.И. Ленина. «Сто недель ударного труда» предписывались не только работникам заводов и совхозов. Все театры страны должны были выстрелить образцовым репертуаром, в котором не могло быть места бытовым комедиям, мелкотемью, а паче сатире «на самое святое». Вот почему Вампилова упорно не допускали на московскую сцену. Кстати, первая постановка Диаса Валеева в Казани по тем же причинам случилась не в 1969-м, как он мечтал («Сквозь поражение»), а лишь в конце 1970-го с «Охотой к умножению» («Суд совести»), то есть после юбилейных торжеств… Впрочем, даже мы тогда (школьники начальных классов) знали, что «ударные вахты» никогда не кончатся: сразу после юбилея Победы начнется подготовка к очередному съезду партии (с подведением итогов очередной «пятилетки»), далее идут юбилеи Великого Октября, в следующем году – Ленинского комсомола… Пятилетний цикл юбилеев и ударных вахт в брежневский период правления выкристаллизовался и зацементировался в обязательную для исполнения форму, к которой все волей-неволей привыкли. |