Казбек Кулаев

ПОГОНЯ ЗА МИРАЖАМИ

    Диас Валеев — писатель известный не только в Татарии, но и в Союзе. Его пьесы с успехом идут в театрах страны, в том числе столичных. В последние годы Валеев плодотворно работает в прозе, интенсивно разрабатывая одну из острейших философских проблем XX века — проблему человеческого измерения. Представленный в издательство "Советский писатель" роман "Третий человек, или Небожитель", — своеобразный итог художественных поисков новых, нестандартных подходов к извечной теме человека.
    По жанру это масштабное произведение можно определить как роман-эссе, в котором философско-теоретические размышления автора образуют композиционную основу произведения. Наряду с этим, в художественный контекст вводится огромный историко-литературный материал для верификаций философских позиций автора. Поэтому роман "Третий человек" уже имплицитно содержит противоречие, требующее разрешения. Насколько представленный фактический материал адекватен философским идеям, настойчиво отстаиваемым автором?
    Если говорить кратко, то позиция Диаса Валеева обозначается четко уже в начале романа-эссе. Он рассматривает людей на микро-макро-мега уровнях развития. Взяв в качестве путеводной звезды извечный тезис Маркса (хотя автор называет себя "немарксистом"), что "личность есть совокупность всех общественных отношений", автор пытается определить сложный мир человека исторически, через эволюцию гуманистических идей, происходящую в человеке. Однако, извечная философская проблема — проблема человеческого "я" — предстает в романе Валеева в несколько субъективной интерпретации. Этот вывод убедительно подтверждают рассуждения самого автора. Писатель считает, что человек, занятый лишь удовлетворением своих первичных физиологических потребностей есть микрочеловек, то есть человек, не выходящий за пределы царства необходимости. Для Валеева — это неписанный факт, почти что аксиома. В реальной действительности микрочеловек есть также продукт общественных отношений, "первый тип социальности", как и человек, отражающий в своей деятельности определенные национальные, классовые, групповые интересы. Микрочеловека ставит в тупиковое положение общество, неспособное поднять его над обыденными, примитивными потребностями. Что касается сущности макро-человека, то он, по мнению Валеева, соткан из национальных, классовых, групповых отношений. Это тот же микрочеловек, но включенный в развитую систему общественных отношений.
    На наш взгляд, эта позиция упрощена. Она правомерна только в том случае, если рассматривать продуктивную человеческую деятельность исключительно как классовую, выражающую определенные социальные интересы.
    И, наконец, последняя ступень человека по Валееву — мега-человек, подлинный венец природы, в своем мышлении поднявшийся над всем вещественным и социальным миром, воплощающий в своей деятельности общечеловеческое, универсальное, глобальное.
    Однако, эта позиция автора вызывает у меня как у философа возражение. Дело в том, что общечеловеческое не возникает спонтанно, а лишь через национальное, классовое, групповое. Скажем, такие общечеловеческие ценности, как "равенство", "братство", "свобода" рождены восходящим к власти буржуазным классом, начертаны им на знаменах Великой французской революции. Поэтому деятельность таких людей, как Рузвельт, Черчилль, Де-Голль, названные автором для подтверждения характеристики макро-человека, не убеждает читателя. Упомянутые политические деятели XX века сумели подняться над узко ограниченным классовым сознанием, четко определить контуры послевоенного устройства, вдохнуть новые идеи в старые меха капиталистической системы, сделать ставку на научно-технический прогресс. Именно они заложили основание того технологически организованного общества, которое сегодня мы называем западной цивилизацией. И приходится признать, во многом деятельность "большой тройки" была общечеловеческой по своей сути, определила магистральную тенденцию XX века. Эта цивилизационная идея отличала их от таких действительно макро-личностей, как Антони Идеи, Гарри Трумэн, Иосиф Сталин.
    У Валеева третий человек — основной стержень повествования. Но уже сама постановка вопроса содержит противоречие. Он определяет мега-человека как неординарного, уникального, взявшего заботы всего мира в свои руки. Но в романе в роли представителя такого человека неожиданно оказывается конюх Галимзянов, сострадающий сиротам из детских домов.
    Он на свои средства заводит свиноферму, продает мясо, а вырученные деньги посылает детям-сиротам. Доносы, несправедливость, вражду окружающих достойно переносит этот человек. Однако, приведенный пример скорее иллюстрирует в действии, в борьбе, в конкретном социальном измерении микро-человека. Ведь та антисанитария, грязь, да еще в мусульманской республике, каждодневный выпас свиней вряд ли содействуют нормальной экологии города. А ведь экологические проблемы являются действительно общечеловеческими, универсальными. Видимо, именно здесь следует искать причину непонимания филантропической деятельности Галимзянова.
    Диас Валеев привлекает довольно интересный фактический материал по человеческому измерению, но главный материал, где содержится позитивное решение поставленной проблемы, по сути дела, остался за пределами повествования. Здесь мы имеем в виду наследие великого русского философа Александра Александровича Богданова. В своих работах "Собирание человека", "Новый мир" ученый впервые сделал попытку дать определение "третьего человека" — "человека с планетарным мышлением", целостного человека, вбирающего в свое сознание всю радугу процессов и явлений мира. Эту идею развивали и видные советские философы — Э.Ильенков, И.Крюковский.
    Обилие цитат из философских трактатов, еще не всегда говорит о мировоззренческой позиции писателя, тем более во многих своих рассуждениях Валеев пытается выразить свое личное понимание проблемы, порой находящееся в резком противоречии с общедоступным. Насколько идеи автора продуктивны, оригинальны? Это мы постараемся показать в процессе дальнейшего анализа романа. Сейчас же подчеркнем, что очень трудно отнести "к мегачеловеку" и героя пьесы Валеева "Пророк и черт" Магфура. Этот человек, рабочий по профессии, разбивает сад возле дома на заброшенном пустыре. Ему угрожают, его избивают, но сад снова рождается, цветет, украшает землю. Валеев пытается убедить читателя, что сад Магфура переходит грань, разделяющую мир воображения и реальности. Это уже действительно преувеличение — добро, красота, как впрочем, и зло, заложены в каждом человеке, но они раскрываются в определенном социуме. Поэтому ни Магфура, ни возчика Галимзянова, активно противостоящих злу и произволу, трудно назвать представителями "мегачеловечества". Хотя в них и раскрывается то родовое, значительное, созидательное, что характеризует человека на высшей стадии его развития. Конечно, нельзя не согласиться с автором, что этих людей объединяет отсутствие эгоизма, "конкретное участие в выработке... общечеловеческих принципов жизни".
    Рассуждения о реальных героях сменяются в романе Валеева – экскурсом в историю культуры, философии, анализом личностей А.Швейцера, Че Гевары, не только разных по масштабу, миропониманию, но и по "содеянному в истории". Однако, и в их деятельности автор находит нечто общее, а именно "ход мышления и мирочувствования человека, обитателя мега-мира". С этим утверждением Д.Валеева трудно согласиться.
    Во-первых, Альберт Швейцер исповедует идеи антропософии Р.Штайнера, декларирует принципы Вальфдорфской педагогики — служение идеалам, пробуждающимся в человеке под влиянием сил природы. На этих принципах строится его филантропическая деятельность в Африке, гуманистические идеи его эстетических эссе. Диас Валеев увидел в идеях Швейцера выход за границы эгоистического и классового сознания. Этот факт действительный и не подлежит сомнению. Однако, выход за пределы ограниченного эгоистическими или классовыми пределами сознания еще не означает становления общечеловеческого, универсального мегасознания человека. Любое классовое сознание включает общечеловеческие идеалы, которые и выступают критерием прогрессивности класса, социальной группы. Поэтому идеи А.Швейцера — это прогрессивный пласт буржуазного сознания XX века, своеобразная прогулка ученого на позиции общечеловеческих ценностей, к истокам, от которых берет начало современная европейская культура.
    В отличие от Альберта Швейцера Че Гевара — представитель радикальной интеллигенции Южной Америки. Его идеал — революция. Однако, методы революционного переустройства жизни Че Гевара избрал волюнтаристские, с самого начала обреченные на крах. Для него революция это творчество профессиональных революционеров. Поэтому пожар революции можно разжечь в любой точке земного шара, даже если народ к ней не подготовлен. Нельзя не согласиться с Валеевым, что Че Гевара субъективно мужественный, честный человек, его "дела", "руки" принадлежат миру. Но закономерно возникает и вопрос: "Могут ли люди типа Че Гевары принести людям счастье, объединить мир?" Нет, не могут. Объективно деятельность Че Гевары — волюнтаризм, экспорт революции.
    Об единстве судеб мира писали В.Соловьев — "человечество — одно дыхание", К.Маркс — о человечестве, объединенном коммунистической формацией, в нашей памяти и Л.Троцкий со своей мечтой о мировой революции. Но человеку XX века, нашему современнику, оказался ближе, симпатичней цивилизованный подход, который, кстати, аккумулировал истины добра и красоты, то есть то, о чем пишет автор.
    Сравнительно большой пласт в "Третьем человеке, или Небожителе" занимает своеобразная версия Диаса Валеева об Иисусе как предшественнике третьего человека: "В представлении множества людей этот человек — образец кротости и человеколюбия, пример универсального мегасознания, вбирающего в себя заботу о всеобщей жизни". Несомненно автор прав, когда подчеркивает, что с завершением жизни реального Иисуса начинается фантастическая жизнь его учения. Он весьма убедительно аргументирует свой вывод, подтверждая его историческими фактами. Однако, трудно согласиться с мнением автора, что эта интерпретация связана с переходом одной противоположности — низкого, ничтожного авантюриста Иисуса в противоположность — победу великого, превращение реального Иисуса в нереального Христа. В этом переходе он видит стремление человека к идеальному, бескорыстному. Результат этой страстной мечты, стремления к идеалу — лжеявление нового человека. Мы не будем оспаривать характеристики реального Иисуса. В его образе, созданной им религии сфокусирован практический и духовный опыт человечества, его мечта о совершенном человеке, достойной жизни. Явление Христа народу не было лжеявлением, оно означало в судьбах человечества нечто большее, чем мечта и фантазия, оно способствовало нравственному прогрессу общества. Поэтому объявлять неистинной, ложной фигуру Иисуса исторически неверно. Назвав Иисуса самозванцем, Диас Валеев предлагает нам в поисках третьего человека совершить путешествие на свиноферму Асхата Галимзянова, в лепрозорий Альберта Швейцера. Слишком смело и неожиданно.
    Неожиданно всплывает в его размышлениях и проблема искусственного интеллекта, его взаимоотношение с естественным. Здесь, на наш взгляд, автор поверхностно освещает проблему. Он не связывает искусственный интеллект с информатизацией и компьютеризацией общества, изменением экологической сферы обитания человека на земле, а видит в искусственном разуме возможность к переходу к космическому существованию. Однако, эта мысль писателя, почерпнутая им, видимо, из последних футурологических теорий, — проблема весьма отдаленного будущего. Перемалывание религиозных, расовых, классовых различий, коммунизация мира будут происходить диалектически скорее всего — через смену цивилизованных форм существования общества, а не через системы искусственного интеллекта.
    Безусловно прав Валеев, когда подчеркивает, что машинное мышление, соединенное с эгоистическими интересами, может принести новые несчастья человечеству. Поэтому нельзя не заметить настойчивый призыв писателя вернуться к фундаментальным категориям бытия, к естественному интеллекту, универсальной переориентации прогресса в сторону человека.
    Вместе с тем, довольно спорным является вывод Диаса Валеева, что итогом технократической эпохи явится человек совершенно других измерений, а именно бесконечный человек. Как быть в таком случае с возвратом к фундаментальным категориям бытия? Видимо, стремление найти третьего, высшего, многомерного человека у автора сочетается с ностальгией по прошлому, природному существованию человека. Он пытается найти абрис третьего человека в жизни, в мире, смоделированном искусством. Но ни образы Сервантеса, Достоевского, ни образ Магфура из пьесы "Пророк и черт" не убеждают, мне кажется, читателя.
    Впечатляющий материал представлен о деятельности микро-человека в экономике, сфере правовых отношений, военной сфере. Многочисленные диалоги, документы, сюжеты написаны автором превосходно. Но когда Диас Валеев переходит к философским обобщениям, то здесь, пытаясь построить концепцию человека, синтезируя разные философские направления (Шеллинг, Энгельс, Селарс, Браун, Новиков, Саймон), он, на наш взгляд, уязвим.
    Обобщив идеи этих мыслителей, Валеев делает вывод, что современный человек — это комплекс представлений человеческого "я", живущего в микро-макро-мега мирах, находящегося в развитии, в борьбе, проявляя себя всякий раз в конкретных обстоятельствах. Но дело в том, что микро-макро-мега составляющие человека относятся к характеристике одного феномена Эти три типа социальности человека взаимосвязаны и взаимообусловлены. Поэтому мега-человек — это не бесконечный, безграничный субъект, а человек определенного социума. Человека можно вырвать из социального контекста только в искусстве, в чем нас убеждает анализ Валеевым творчества Сервантеса, Шекспира, Толстого. Но в реальной жизни человек всегда социален, даже если его деятельность обусловлена мега-миром. Единичное есть путь в общее, общее есть путь в единичное — такова реальная диалектика этих категорий.
    Основной вывод Диаса Валеева о том, что универсальный мега-человек является исполнителем космического сообщества, космической цивилизации не может не вызвать ряд серьезных возражений. Они связаны с тем, что автор "Небожителя" не учитывает развития всеобщего индивида — общества, вырывает человека из контекста конкретных отношений. Поэтому мега-человек моделируется Диасом Валеевым как автономный индивид. Между тем тот же человек с космическим мышлением есть продукт определенного общества, информатизированного, компьютеризированного, имеющего конкретные взаимоотношения с техносферой.
    Отдавая должное таланту, мастерству писателя в описании социальных конфликтов человека микро-макро мира, автор не может, на наш взгляд, найти адекватное определение мега-человека. Поэтому он интенсивно ищет эти модели в мире, искусстве, в реальной действительности, письмах людей. Интересно проследить ход мысли Диаса Валеева при анализе этапов мировой культуры. Анализируя трактат Вазари, автор, пишет, что в эпоху "третьего реализма" человек был включен в Бога и космос. Постепенно мировой человек отбирал у Бога его владения, выделялся из космоса и сам стал творить мир. С другой стороны, Коперник и Бруно называли человека песчинкой мироздания. В этих противоречивых высказываниях мыслителей одной эпохи Ренессанса Диас Валеев видит связь с католической церковью. Однако, суть этого противоречия не в религии, а в том, что безграничность человека, бесконечность миров предполагают предел деятельности человека, меру его поведения. Человеку нельзя выйти за пределы мироздания. Если это возможно в искусстве, то в реальной действительности его деятельность детерминирована объективными законами природы и общества.
    Трудно согласиться и с выводом мыслителя, что, "исчерпав возможности для дальнейшего развития в рамках "третьей реалистической культуры", мировой человек пришел к "методологическому тупику". Напротив, человек в искусстве Возрождения в отличие от сверхчеловека в древнем искусстве, обретал живую плоть и кровь. Эта художественная традиция была унаследована искусством других эпох, в том числе и современным искусством.
    В романе-эссе Д.Валеева представлен большой философский фрагмент о развитии науки ХIХ-ХХ веков, в частности, анализируется философия Э.Маха, теория относительности А.Эйнштейна, теория элементарных частиц, прагматизм Пирса и Джеймса, феноменология Гуссерля, современный неотомизм. По его мнению, эти научные системы способствовали субъективации искусства, науки, человеческой деятельности. Символ, знаки заменили образное отражение в искусстве (кубизм, живопись Пикассо). Автор предвосхищает новый ренессанс в искусстве — четвертый реалистический стиль — феномен "слипания", "соединения" стилей. Этот тезис писателя проблематичен, поскольку физикалистские теории, поколебавшие человеческие представления о Вселенной, говорят не о становлении единого стиля эпохи, а как раз об обратном. Мы можем говорить о единстве мира только в философском аспекте. Единстве мира в его многообразии и разнообразии цивилизованных форм, социумов. Поэтому вряд ли правомерно утверждать, что "всемирная история во всем ее бесконечном пространственно-временном объеме — это сага о становлении мирового человека, гражданина Земли".
    Валееву, конечно, нельзя отказать в хорошем знании художественной культуры, эстетики. Он прекрасно анализирует смену стилей в искусстве, взаимодействие стилей разных эпох, переходы от одной системы бытия и мышления к другой. Однако, весь пафос его философских рассуждений ведет к одной цели — доказать рождение в искусстве мирового человека. Но не погоня ли это за миражом? Происходит своеобразная экстраполяция образов искусства в реальный социальный мир, в мир реального человека. Но реальность не стыкуется с теоретическими моделями казанского философа, она оказывается гораздо противоречивее, сложнее. Видимо, почувствовав это противоречие, он обращается к анализу национальных характеров. Усмотрев в характере европейца — скупость и бережливость, у русского — общинность, у еврея — пластичность, у тюрка — индивидуальность и бесстрашие, Д.Валеев совершенно точно определил, что "все они живут в одной точке пространственно-временного универсума".
    Но является ли воплощением этого единства человек? С этим выводом писателя трудно согласиться. Философ уверен, что при всей несхожести характеров, человек жаждет объединения, сознание его континентально и планетарно, он стремится к коллективному решению задач.
    Д.Валеев приходит к новой модели мега-человека — сплаву характеров разных этносов. Как он пишет: "Он чем-то похож на человека, населявшего СССР". Однако, события последних лет в нашей стране убедительно свидетельствуют об обратном. Попытка механического соединения этносов, попытка воспитать нового человека на основе единой социалистической идеологии завершилась трагически. Поэтому любые призывы к объединению, радужные мечты автора о том, что мир движется к единой экономической и идеологической системе представляются нам неперспективными. Современные интегративные процессы в Европе совсем не затрагивают национальных, этнических свобод. Напротив, их автономность, свобода от экономической интеграции очевидны. Поэтому мы не можем согласиться с утверждением писателя, что третий человек, подданный мега-мира, уже перерастает ограниченность в чувствах национального человека. История, причем отечественная, не раз доказывала, что такая попытка дорого обходилась человеку — он порывал не только со своим народом, но и родителями, семьей. Большевизм тоже пытался стать выше реальностей бытия во имя идеалов революции, переступая через человеческие ценности. Видимо, истоки возникновения третьего мега-человека следует искать не в искусстве, науке, духовной и практической деятельности, а в обществе, социуме. Этот процесс связан не только со становлением новой технической цивилизации, но и возвращением к естественному состоянию человечества. Речь идет о гибриде искусственного и естественного интеллекта как необходимом условии формирования мегачеловека. Эта новая идея в философии и науке нам представляется более плодотворной. Что касается модели мега-человека Диаса Валеева, она не выходит, мне кажется, за рамки теории нового человека "как человека, возвращенного к себе, уничтожившего человеческое самоотчуждение, обновившего всю социальную организацию мирового человеческого сообщества" (Маркс).
    Бесспорно, роман-эссе Диаса Валеева "Третий человек, или Небожитель", — ценная книга, во многом познавательная, неожиданная, новая. В ней сконцентрирован огромный пласт мировой и отечественной культуры. Интересные, нетривиальные оценки творчества мыслителей, художников, глубокие, оригинальные суждения автора — все это не может не привлечь внимания читателя. И не побудить его, естественно, к спору.

Издательство "Советский писатель ",
1988