1985

18 февраля 1985 года

      Из разговора с лицом Икс, или Мотальцевым :
      — Вы с Басиным не понимаете, что происходит? Неужели не ясно? Вы поставили в театре Игрек спектакль о поэте. О Джалиле. Между тем в театре Зэт уже давно, в течение нескольких сезонов, идет спектакль о Джалиле других авторов. Работа другого драматурга и другого режиссера. Причем оба эти человека вершат погоду в здешнем литературно-театральном мире. Оба они у руля. Оба занимают солидные посты. Своей же постановкой вы с Басиным бросили им вызов. Разве не может у зрителей возникнуть тяга к сравнениям: чья пьеса лучше, чей спектакль сильнее? Может. Вот первая генеральная причина, по которой ваш спектакль необходимо уничтожить. Дальше: в мае в Москве состоится всесоюзный фестиваль спектаклей, посвященный 40-летию Победы. Ваш спектакль неплох. Мне лично он понравился. Бесспорно, вы можете претендовать на участие в фестивале. И даже на лауреатство в нем. На абсолютную победу. Но от Татарии обязательно должен поехать театр Зэт. Вот вторая серьезная причина, по которой вашу работу необходимо подвергнуть полной дискредитации.
      Увидите, поедет на фестиваль театр Зэт, и никакой другой! Наконец, есть и третья важная причина. Какая? Вы сопротивляетесь. Вы ничего не понимаете и с бессмысленным, раздражающим всех упорством отстаиваете спектакль, продолжая работу над ним и совершенствуя его. Вместо того чтобы, никого не раздражая, просто отойти в сторону. Это большой грех. Тем самым вы покушаетесь на власть определенной группы людей. Если хотите, местной мафии, которая уже приняла в отношении вашего спектакля свое решение. Как можно не понимать элементарных вещей? Продолжая упорствовать и совершенствуя свое детище, вы ставите под сомнение их авторитет. Проверяете на прочность их силу. Ваша недальновидность заставляет нервничать этих людей, и у них уже появляются серьезные личные мотивы для преследования. Не советую рисковать! Не понимаете, почему всего этого не приостановят официальные лица из более высокого эшелона власти? О святая наивность! Ты уже столько дней звонишь секретарю обкома партии по идеологии Раису Беляеву. И не можешь дозвониться до него, так? Угадал? Все занято! Все его, бедного, нет у себя в кабинете? А ведь вы — давние знакомые! Но ты до него и не дозвонишься! Зачем ему принимать тебя? Возможно, кто-то уже сумел убедить его в том, что именно нужно делать для развития национальной культуры. Возможно, он уже решил, что для города вполне достаточно одного спектакля о погибшем поэте. Того, что идет в театре Зэт! Наконец, есть и четвертая генеральная причина. Возможно, самая генеральная из генеральных! Меняется общая погода в стране. А вы, дурачье из провинции, создаете мощный патриотический спектакль! Встаете поперек общего движения. Мешаете менять мозги у людей. Патриотизм в будущие десятилетия будет не в моде. Страну скоро сдадут с потрохами. А у беляевых нюх острей, чем у вас. Идет уже подготовка к сдаче. Но учти, я тебе ничего не говорил. Это все — лишь мои предположения. Я высказываю их только из добрых побуждений. Остальное выскажут вам члены комиссии. Они — жалкие пешки в игре, но на поверхности ты увидишь лишь их.
      — Быть может, ты говоришь, выполняя чью-то просьбу? Дабы мы поняли наконец, что надо отойти в сторону?
      — Я говорю с тобой всего лишь как наблюдатель. Я вообще в жизни — наблюдатель. Жизнь — более занимательный театр, чем тот, который существует на сцене. А здесь, судя по расстановке фигур, их заряженности, сюжет обещает любопытное развитие. Считай, что я расписал партию на несколько ходов вперед.
      — А как же идеи?
      — Какие идеи? Все идеи давным-давно проданы Дьяволу. И наверху, и внизу одновременно!

24 февраля 1985 года

      Кампания по «совершенствованию» спектакля направлена на то, чтобы мы, создатели «Дня Икс», добровольно отступились от него, предали его сами. Нам выкручивают руки уже на уровне высшей власти.
      21 февраля вместе с московской комиссией, отбиравшей работы для участия во всесоюзном фестивале спектаклей, посвященных 40-летию Победы, смотрел спектакль Раис Беляев, в прошлом первый секретарь Набережно-Челнинского горкома КПСС, ныне «шеф-повар» республиканской «идеологии». И вот сегодня, спустя три дня после этого великого события, в отделе культуры обкома, в кабинете Зариповой, нам с Натаном Басиным предъявляют отпечатанные на бумаге очередные десять нелепых пунктов по переделке спектакля.
      Женщина с округлым, похожим на луну, бесстрастным лицом в директивной форме передает нам, что данные пункты «не подлежат обсуждению».
      «День Икс», восемь раз уже официально не принятый до этого, но дважды все-таки разрешенный, остановлен в девятый раз. На грани нормального восприятия это что-то немыслимое, но мы — подданные ирреального мира, и абсурд — основной закон нашего бытия.
      Могли ли мы думать, ставя свой спектакль о Джалиле, что покушаемся на чью-то «монополию», на чьи-то «частные» интересы? Нам не приходило подобное даже в голову. Ну, положим, идет на сцене Татарского академического чей-то спектакль о Джалиле — да ради Бога! Как говорится, на здоровье! Нам нисколько не мешает и не отдает в темя болью ничей спектакль, но, оказывается, кому-то сильно мешаем мы. И вот буквально в одно мгновение перед лицом общественного мнения вдруг предстают какие-то изгои, которым надо уже без конца доказывать свое право на творчество.
      Поражает еще одно обстоятельство: моментально находится огромное количество людей, вчера еще приветствовавших нас, а сегодня уже готовых с радостью и остервенением немедленно вымостить нам путь на Голгофу.
      Ошарашенные, очумевшие, мы с Басиным внимательно рассматриваем листок, на котором черным по белому отпечатано совершенно уникальное предписание «по кругу вопросов, направленных на улучшение спектакля «День Икс»:
      «1. Усилить линию джалиловцев в целом по всему спектаклю.
      2. Ярче показать Джалиля-поэта.
      3. Убрать нервозность в поведении джалиловцев, некоторые реплики Курмаша, напоминающие уличный жаргон.
      4. Хелле (исполнитель Прытков) — необходимо показать его полное духовное, идейное крушение, поставить его на колени перед джалиловцами.
      5. Время нахождения врагов и предателей на сцене и время пребывания джалиловцев — привести в соответствие.
      6. Образ Хисамова — нужен ли он вообще? Убрать.
      7. Сцену с министром Розенбергом завершить его полным поражением. Реплику Розенберга о 300-летнем господстве татар над русскими и ответ Джалиля о четырех веках первенства Москвы над Казанью как неверную трактовку вопроса убрать.
      8. Затушевать организованность и педантичную точность фашистов (сцена игры в теннис).
      9. Образ современного поэта — внести коррективы в духе замечаний, высказанных устно. 10. Время на доработку — месяц».
      Что это? Очередной акт издевательства? Утверждение опеки?
      Власть в лице своих функционеров предписывает нам, художникам, причем в жесткой, не подлежащей обсуждению форме, как жить, как дышать, как работать? Ей, власти, ведомо, оказывается, все — и как писать пьесы, и как ставить спектакли в театре.
      Взглядываю на Данию Зарипову. Лицо одеревеневшее, бесстрастное, немое. Передо мной лицо восточного идола.
      Именно она сухо сообщает нам и другую новость: высокая московская комиссия под руководством режиссера Бориса Малкина отобрала для участия во всесоюзном фестивале спектакль Татарского академического театра.
      Все происходит так, как предсказал на днях мой знакомый философ-наблюдатель. Все закономерно и логично. Разве может идти речь о нашем участии в театральном празднике, если «День Икс» приостанавливается властями по причине «политической непригодности»? К кому присоединиться москвичам? К тем, на кого охотятся? Или к тем, кто охотится? Естественно, к последним.
      Но очередная новость подвергает нас окончательно в состояние шокового изумления. Председатель московской комиссии режиссер Борис Малкин, оказывается, получает в эти дни приглашение на постановки в театрах Казани — в Театре имени В.Качалова и в Татарском академическом имени Г.Камала. Главный режиссер БДТ им. В.Качалова даже не знает об этом. Его, беднягу, поставили перед фактом.
      Прекрасная командировка в самом деле выдалась у режиссера Малкина: сделан точный выбор спектакля, устроивший местные власти, и приятным теплом согревает сердце заезжего «гастролера» от режиссуры мысль о гонорарах за будущие постановки. Главное, все по закону. Все абсолютно чисто.
      Но, быть может, Борис Малкин известен как крупный режиссер? Тогда приглашение на постановки было бы оправдано, несмотря на его, мягко говоря, не совсем чистое поведение в деле, связанном с «Днем Икс». Но нет. Малкин скорее известен в Казани как режиссер, работающий на грани «профнепригодности». В театральных кругах известно, что он уже дважды — с треском на всю страну — проваливал порученные ему спектакли в театре имени В.Качалова. Он «завалил» в 1963 году спектакль «Женский монастырь» по пьесе В.Дыховичного и М.Слободского. Но это — шестидесятые годы, дело вроде бы давно минувших дней. Но такой же громкий провал уже в 1983 году был связан с попыткой Малкина поставить у качаловцев «Живой труп» Толстого. О полном, катастрофическом завале Борисом Малкиным обоих спектаклей писал журнал «Театральная жизнь» .
      Речь, таким образом, идет о приглашении на постановки режиссера, расписывающегося каждой своей работой в профессиональной непригодности и уже дважды печально ославившего драмтеатр имени В.Качалова на всю страну. Естественно, возникает вопрос: за что именно, за какие заслуги приглашают на постановки такого «специалиста»? Не из чувства ли большой, искренней благодарности и признательности, что наш спектакль «День Икс» не взят им в Москву на фестиваль?
      — Директор театра Егоров и Министерство культуры в обход меня приглашают Малкина. Я тридцать лет работаю в театре, все видел, но такого открытого, беспардонного подкупа не помню совершенно,— растерянно говорит Басин. — Даже не спросили меня, пока что еще являющегося официально главным режиссером. По существу, открыто плюнули мне в лицо.
      — А что если эта волна идет еще и из Москвы? — говорю я.— Варят кашу не только здесь, но и там? А может, еще где-то.
      — Каким образом?
      — Смотрите сами. Мы создали с вами настоящий антифашистский, антивоенный спектакль. Патриотический по своей внутренней сути. Чистый и ясный. Трагичный. И его вдруг — душат! И никто нас нигде не поддерживает. Случайно ли это? А может быть, существуют уже какие-то тайные директивы в сфере искусства? Губить именно таких, как мы. Если бы мы с вами поставили спектакль, да еще безвкусно, бездарно, о каком-нибудь бандите, мафиознике, о людях, делящих и не могущих поделить убогое наследство, нам бы, уверен, и слова никто бы не сказал.
      — Вы что, Диас Назихович?
      — Натан Израилевич, не будьте наивным. Ничего случайного в этой жизни нет. Когда разворачивается афера с поворотом северных рек, мы думаем: случайная ошибка. Но случайностью здесь и не пахнет. Когда на берегу Байкала поднимают ввысь бумажный комбинат, мы думаем: чей-то случайный прокол. Но случайный ли? Когда эшелоны с углем из Донбасса гонят через всю страну в Сибирь, а из Кузбасса — на Украину, это тоже не глупость, не абсурд, а определенная политика.
      — Что вы хотите сказать?
      — В воздухе чем-то давно уже дурно пахнет, Натан Израилевич! Не ощущаете? Легкий запашок чего-то сатанинского, а? Чуть-чуть. В том, что происходит вокруг нас, явно чувствуется этот запашок!
      Секунду-другую спустя Басин задумчиво произносит:
      — То, что они демонстративно пренебрегли мнением главного режиссера, приглашая Малкина на постановку, свидетельствует о том, что они, вероятно, планируют вскоре убрать меня из театра. Вы правы, ничего случайного здесь нет.
      Зайдя под вечер в Министерство культуры ТАССР, разговариваю с заместителем министра Нурией Джураевой:
      — Я закончил третью пьесу трилогии. После пьес «Дарю тебе жизнь» и «Диалогов» у меня появилась еще третья — «Ищу человека». Нельзя ли эту пьесу залитовать1 у вас?
      — Мне глубоко безразлично, что вы закончили свою трилогию,— отвечает Джураева.
      — Вот как? «Дарю тебе жизнь» и «Диалоги» были поставлены в десятках театров страны, в постановке московского театра транслировались по Всесоюзному радио, неоднократно показывались по Центральному телевидению. А вам, оказывается, безразлично, что завершена вся работа. Но если вам, заместителю министра культуры Татарии, глубоко безразлично, что делает татарский драматург, то зачем тогда, простите, вы занимаете кресло, в котором сейчас сидите? Не будет ли лучше для всех нас, и в частности для театрального искусства республики, если вы немедленно подадите в отставку?
      — Вы не поняли меня!
      — Я все прекрасно понял,— резко отвечаю я.— Но, быть может, вы выразили не только свое личное мнение? Возможно, таково мнение и вашего руководства? Ему безразлична моя работа. И вы бесхитростно доводите этот тезис до меня?
      Выжатый, обессиленный, до предела уставший, возвращаюсь домой.
      Раздается телефонный звонок. Звонит жена Басина — актриса Светлана Зима. В предынфарктном состоянии Басин увезен «скорой помощью» в больницу.
      Положив трубку на рычаг, долго сижу за письменным столом, неосмысленно глядя в окно на заснеженные деревья. Когда прихожу в себя, оказывается, что чай в бокале давно уже остыл.
      Конечно, Басину во много раз тяжелее, чем мне. Я нигде не служу. Закрыл дверь, бросился ничком на тахту — лежи часами, зализывай в тишине раны. У него же театр, а это — беспрестанная война с директором, которого постоянно подбивают на «подвиги» в обкоме партии и министерстве. Это — предательство актеров, начавшийся разброд в коллективе.
      Город между тем в течение нескольких месяцев спокойно и абсолютно равнодушно наблюдает, как свора обнаглевших людей совершенно открыто и безнаказанно глумится над драматургом, над режиссером, над памятью поэта, гильотинированного нацизмом сорок лет назад. Что ему, этому городу-миллионнику до нас?!
      Поздним вечером сажусь наконец за работу. На письменном столе рядом с телефоном, пишущей машинкой — раскрытая рукопись «Третьего человека, или Небожителя», романа-эссе, над которым работаю последние годы.
      Свет от настольной лампы создает иллюзию покоя. Впрочем, с улицы доносится неумолчный шум машин.
      Я пишу о мегасоставляющей человеческого духа, об интересующем меня типе мегачеловека, о его пути к Сверхбогу. Рукопись продвигается с трудом. Нелегко освободить свою душу от бушующих вокруг тебя микрострастей.
      Но трудно или нет — кому до этого дело? Мне нужно написать сегодня хотя бы полстранички текста.


      Последний, одиннадцатый по счету, официальный прием спектакля «День Икс» в БДТ имени В.И.Качалова.       Пожалуй, это даже абсолютный рекорд страны. В шестидесятые-семидесятые годы, да и в начале восьмидесятых некоторые спектакли в ряде многострадальных театров Союза принимались официальными инстанциями по шесть-восемь раз, но довести число официальных цензурных акций до одиннадцати раз — это уже невиданное иезуитство.
      Выдающиеся в этой области достижения Москвы далеко превзойдены и перекрыты в Татарии.
      Новая комиссия — в ее составе и знакомые уже лица, полгода как принимавшие участие в травле, и откуда-то взявшиеся неофиты — вновь бесстрастно смотрит спектакль. Он точно такой же, как и полтора месяца назад. Мы с Басиным не изменили ни одного слова, ни одной мизансцены.
      Последние акты трагедии. Звучат аплодисменты зрителей. Закрывается тяжелый занавес.
      Члены комиссии неторопливо выходят в фойе. Ни одного замечания и возражения. Нет даже необходимости обсуждать спектакль. Все в порядке.
      — Я никогда не забуду эту премьеру. Пока буду жив, буду помнить ее. Спасибо вам всем. Все эти месяцы вы достойно исполняли порученное вам дело. Наверное, каждый из вас будет чем-то отмечен по службе.
      — Я не понимаю, что вы имеете в виду,— озабоченно взглядывает на меня представитель горкома партии.— Мы поздравляем вас, Диас Назихович. Наверное, мы тоже запомним этот спектакль.
      — Сегодня 5 апреля. Вы наконец разрешаете показывать «День Икс» зрителям. Разрешаете без всяких оговорок. Но я слышал из достоверного источника,— снова с вежливой улыбкой произношу я,— что после Дня Победы, после 9 мая, кое-кто хочет уже списать этот спектакль. Передайте, пожалуйста, этим высокопоставленным... негодяям, что такой вариант событий не пройдет. Я подниму скандал!
      Глубокое, выразительное молчание.
      Члены комиссии Министерства культуры, оправившись от шока, медленно и спокойно удаляются. В опустевшем фойе театра остаются два победивших несчастных человека — драматург и режиссер.

13 мая 1985 года

      По согласованию с министром культуры ТАССР Марселем Таишевым, сменившим Ильтазара Алеева, спектакль «День Икс» не включен директором театра Егоровым в гастрольную афишу театра в Челябинске и Тюмени.
      Поразительная, небывалая вещь: на афише значится имя главного режиссера театра Натана Басина, а от составления гастрольного репертуара он фактически отстранен. Намеренное унижение. Новый демонстративный щелчок по носу.
      Шесть с половиной месяцев над «Днем Икс» непрерывно издевались, практически ни одного дня не давая жить ему естественной, нормальной жизнью, его «насиловали» скопом и по отдельности, и вот — очередной поворот, предчувствуемый нами заранее и все-таки чрезвычайно неожиданный.
      Я и Басин — в кабинете заведующей отделом культуры обкома Зариповой.
      — В чем дело, Дания Хусаиновна?
      Оказывается, спектакль «День Икс» слишком «неподъемен», поэтому его трудно везти на гастроли. Более чем поразительно: заведующая отделом культуры Татарского обкома КПСС любезно и терпеливо объясняет главному режиссеру театра, постановщику спектакля Натану Басину, что его спектакль «громоздок».
      В ответ Натан Басин популярно объясняет гостеприимной и на этот раз весьма словоохотливой хозяйке партийного кабинета, что ему вовсе не трудно сделать выездной вариант. Для этого достаточно проведения одной репетиции.
      — Спектакль вполне транспортабелен,— утверждает режиссер.
      Еще полчаса затейливой многословной дискуссии, и мы приходим наконец к соглашению, что гастроли театра в Челябинске, а затем и в Тюмени откроются все-таки «Днем Икс».
      Но праздновать победу еще рано: через два дня выясняется, что спектакль включен в афишу гастролей в Челябинске, но его нет, оказывается, в афише гастролей в Тюмени.
      Снова мы с Басиным идем в столь любимый и почитаемый нами обком партии на площади Свободы. Происходит второй серьезный разговор в кабинете Зариповой.
      Я не стесняюсь в выборе выражений. Басин тоже не лезет в карман за словом. Итог нового раунда бурных переговоров — спектакль «День Икс» включен в гастрольный план театра и в Тюмени.
      Время вроде бы работает на нас. Наступила «эпоха Горбачева», газеты полны оптимистическими сообщениями о новом курсе. В воздухе ветер неизвестности, будущее дарит обманутому, разочарованному сердцу очередную надежду, но в окружающей жизни перемен нет совершенно никаких. Мы с Басиным по-прежнему находимся в абсолютном одиночестве.
      Сколько раз за последние месяцы мы обращались в Москву — к знакомым критикам, журналистам, режиссерам, драматургам, лицам, занимающим высокое положение в столичной театральной иерархии. Мы обращались к тем, кто когда-то много раз писал о наших спектаклях и не понаслышке знает творчество каждого. Обращались и к людям, чьи пьесы ставил Басин. И к тем, кто ставил мои драмы и трагедии. К тем, с кем не раз встречались на совещаниях, семинарах, в поездках по стране. Обращались в газеты и журналы, которые не раз писали о нас и в которых мы не раз печатались сами. Каждый из нас — пусть не на всю Ивановскую, но все-таки достаточно известен, по крайней мере в театральных кругах страны; но удивительно, ни единая душа не откликнулась на крик о помощи. Всего-то надо было — приехать, посмотреть спектакль и объективно высказать свое мнение в печати, но в ответ — ссылки на обстоятельства или нехватку времени, пустые обещания, которые заведомо не исполняются.
      Естественно, в атмосфере непонятного всеобщего равнодушия свора кликуш из идеологических отделов обкома и горкома КПСС, Министерства культуры республики, Татарского отделения ВТО, Союза писателей Татарии и других организаций чувствовала себя совершенно свободно в своих действиях.
      Странный характер носит и объявленная громогласно «перестройка»: на словах лицемерное провозглашение свобод, на деле — нечто противоположное.
      Почему-то отнюдь не в чести у вождей «перестройки» естественная идея патриотизма. Случайно ли, что она подвергается гонению и глумлению? Быть может, то, что происходит с нами, действительно знак будущей сдачи всех позиций?
      И вот торг, который мы ведем буквально по каждому пункту. А что делать? Другой вариант — поднять руки вверх, сдаться. Но пусть хоть что-то означает безумное упорство двух фанатиков, преследующих неизвестно какие цели.
      Что я могу, частный человек, одинокий художник, противопоставить мафиозной агрессивности? Только свое бессмысленное упорство. Да не менее бессмысленное мужество.
      Но главное, наверное, на что должен опираться писатель в своей борьбе за право быть на земле, это — работа.
      Как ни трудно, как ни утомлена душа, вечерами сажусь за письменный стол — двигаю и двигаю потихоньку вперед рукопись своего «Небожителя».
      Писать пьесы нет никакого желания.
      «Третий человек, или Небожитель» теперь — главный труд жизни. Несколько лет ушло на большую работу о трех типах мирового человека. И вот теперь я сижу над главами о великих мировых стилях.
      Нужно проработать громадное количество литературы, поскольку своим анализом я охватываю все пространство человеческого развития и все богатство мировой жизни — от мустьерской эпохи нижнего палеолита до нынешних дней, с элементами прогноза на завтра. Идеи, лежащие в основе «Третьего человека», в общем-то чрезвычайно просты, хотя, наверное, и богаты. Отталкиваясь от концепции трех типов человека, мне надо будет потом выйти на концепцию трех типов человеческой деятельности — художественной, научной, экономической, политико-государственной. На три типа или уровня любых форм жизнетворчества. Мне нужно будет рассмотреть на материале мирового искусства а-классический, классический и супер-классический способы изображения художником реальности.
      Но все это уже работа следующего года. Доживу ли я до него?
      Главная идея романа-эссе — мысль о непрерывном развитии мирового человека, о закономерности его рождения на земле в «третьей ипостаси», о гигантских резервных возможностях его развития на сегодняшний день. О рождении в человеческих представлениях понятия Сверхбога.
      Наверное, здесь сказываются мои универсалистско-коммунистические воззрения, которые я не скрываю и не стесняюсь открыто высказывать в наш излишне прагматический, во всем изверившийся и до предела циничный век. Что ж, это будет одна из моих самых оптимистических книг, хотя я и пишу ее в «черный» период своей жизни.
      Что мне нужно? Меня не интересует уже ни слава, ни деньги. Единственное, что необходимо,— успеть реализовать себя. Успею ли?