16. В железной власти ритма

      Мы совершим вместе большое историческое путешествие. Это — конспект идей и наблюдений, уже изложенных мной в «Небожителе». Но их надо повторить. Обозреть весь человеческий путь — от и до единым взмахом — такова цель похода.
      Двуликий Янус смотрит в прошлое, чтобы точно знать будущее. Вот и у нас должно быть не одно, а три лица: для прошлого, для настоящего и для будущего.
      Намотав на руку нить прошлого, мы сможем дать точный прогноз завтрашнего дня человечества. И никакой астролог не сможет сравниться с нами по филигранной выверенности наших предсказаний.
      «Отдельные малые части целого... требуют такой затраты сил, которая доступна многим лишь ценой отказа от обозрения целого; отсюда мелочность. Отдельные ветви полностью занимают всю жизнь отдельных ученых, целых классов ученых и даже целых эпох и народов; отсюда односторонность... а мы все более лишаемся надежды увидеть, наконец, познание сведенным в некое целое»,— так говорил еще в 1795 году Фридрих Шлегель.
      В конце семидесятых годов я как-то сам пришел к этой мысли, а потом задумался: а что мне мешает всерьез заняться этой проблемой, ведь кто-то должен свести познание в целое? И два года жизни были отданы мной целиком обозрению целого.
      Было перелопачено гигантское количество литературы — археологической, исторической, религиоведческой, философской. С неменьшим интересом и жадностью я поглощал политические и богословские трактаты, фолианты по истории различных отраслей науки. Собственно, шла проверка на громадном фактическом материале генерального принципа единства, оказавшегося, как ни странно, чрезвычайно простым и доступным. Мировое искусство, мировая наука, да и вообще мировая история, весь эволюционный путь, пройденный человеческой расой, перестали быть для меня мертвым сокровищем. Тьма эмпирических фактов, которую прежде я при всем желании не мог освоить и переварить в себе, вдруг связалась в некое целое, душа обрела ясность единого взгляда, мировая мысль да и мировая история стали живыми. Они уже принадлежали моему духу, стали моим собственным прошлым и моим собственным настоящим. Частью меня самого.
      В этой и следующей проповеди я попытаюсь утвердить в твоем сознании, внимающий, необходимое понятие ритма.
      Важнейшее свойство материи, один из кардинальных принципов ее организации (я снова говорю об организационных свойствах материи) — ритмичность распределения работы и энергии. Мы сталкиваемся с ритмом постоянно: сердечный пульс и ритмика дыхания. Ритмичные взмахи крыльев птиц и аналогичные движения плавников рыб. Волны жизни и смерти. Пульсации Бога и Антибога. Ритм проявляется на всех уровнях организации вещества. На каждый «чет» в природе всегда есть свой «нечет».
      Но если дело обстоит так, то, видимо, и историческая жизнь человеческой расы тоже имеет свою ритмику. Вряд ли бытие человеческого «я» представляет собой исключение из правила — какую-то «дурную бесконечность» фактов.
      Чтобы понять мою точку зрения, ты, внимающий мне, должен отождествить себя с мировым человеком. Этот мировой человек живет активной исторической жизнью на пространствах всех континентов Земли уже многие десятки тысяч лет. Он разговаривает на тысячах языков, имеет тысячи национальных обликов. И вместе с тем это все — один человек.
      Как биологические существа, мы пребываем на Земле уже несколько миллионов лет. Но исторические свидетельства о нашем «духовном» бытии датируются впервые мустьерским и раннеоринъякским временем нижнего палеолита. Эра праискусства, самый начальный в истории мировой жизни период художественной деятельности человека, располагается в промежутке от 80 до 36 тысяч лет до н.э. Кремневые пластинки с выпуклым краем, костяные шилья, наконечники копий цилиндрическо-конической формы (стоянка в Шательперроне, Франция) — таковы первоначальные следы человеческой культуры. Самое раннее искусство человека наблюдается и в виде чередующихся с более или менее одинаковыми интервалами нарезок на плитках и костях — прототипы орнамента, и в виде примитивных, «абстрактных украшений» типа пятен (пещера Джручула в Грузии, стоянка Арсисюр-кон во Франции). Никаких конкретных изображений здесь еще нет.
      Рассматриваемый период протяженностью примерно 44 тысячи лет «абстрактен» по своей внутренней сути: человек нижнего палеолита отображал окружающую реальность в простейших знаках и символах. Именно поэтому я называю всю эту грандиозную эпоху в жизни человечества, когда душа нижнепалеолитического человека потянулась вдруг впервые к искусству, пусть самого примитивнейшего и в то же время иррационального толка, эпохой I Великой символической культуры.
      Многое для проникновения в духовную сферу человека этого периода проясняет находка останков нижнепалеолитического ребенка в Тешик-Таша в Узбекистане. На основании этой находки можно сказать, что на этой стадии развития мы, люди, уже думали о вещах отвлеченных. В самом деле, в это время человек уже понял, что мертвец не просто «спящий» и что по отношению к нему нужны иные заботы, чем по отношению к живому человеку. Раньше мы оставляли мертвеца на поверхности земли в той позе, в какой его настигла смерть. Теперь же, пока еще не окоченело тело, мы стали придавать ему уже определенное положение. Мы рыли яму, мы располагали своего соплеменника головой на восток или на запад. В Тешик-Таша, например, мы сделали из рогов козла ограду, и эта ограда напоминала круг, повсеместный символ солнца. В Тешик-Таша — круг, а на стоянке Тата в Венгрии — галька с крестом.
      Все это — вещественные документальные свидетельства, что в сферу представлений о мире первых художников Земли входит Вселенная с четырьмя сторонами света и образ солнца; что наше мышление в нижнем палеолите тревожили первые, пусть еще крайне смутные, идеи о «жизни за гробом». И эти свои ощущения, представления, идеи в нижнем палеолите мы выражали в знаках, символах.
      Что произошло с нами дальше?
      Примерно 44 тысячи лет понадобилось нам для того, чтобы наша рука смогла вывести на стене первое фигуративное, «реалистическое» изображение. В поселениях конца нижнего палеолита (Селье, Кастане, Ля Ферасси в Нижних Пиренеях в Испании) найдены гравированные на камне или кости изображения животных. Собственно, это первые образцы изобразительного реалистического искусства.
      Здесь — черта, граница двух совершенно разных периодов человеческой истории. Маятник качнулся — от символа к реалистическому изображению.
      В Альтамире, на северном побережье Испании (вспомним уже рассказанное мной) была обнаружена ставшая впоследствии знаменитой и многократно публикуемой в различных изданиях гигантская пятиметровая композиция из причудливо переплетающихся друг с другом змеевидных полос, так называемых «макарон». Вот и ныне, когда говорю об этом, я смотрю на ее изображение, напечатанное в одной из книг. И вот что любопытно: чем пристальнее всматриваешься в композицию, тем четче и яснее видишь в ее правой части в волнистых сплетениях трехлинейных полос морду лошади, а затем голову волка, оленя. Нижнепалеолитический «абстракционизм» оказывается здесь сплетенным воедино с «реализмом», морда лошади или волка рождается тут прямо из хаоса абстрактных линий.
      Эти альтамирские «макароны» весьма интересны тем, что наглядно демонстрируют, как один стиль, реалистический, иерархически-организованный, рождается и непосредственно возникает из другого, принципиально полярного по сути своего характера, символически-абстрактного, неиерархического. На наших глазах в пределах одного рисунка, в процессе единого творческого акта, совершаемого одним художником, происходит смена исторических стилей.
      Новый колоссальный по значимости реалистический период в жизни человеческой расы, который я называю эпохой I Великой реалистической культуры, продолжался примерно 26 тысяч лет — с 36 до 10 тысяч лет до н.э.
      Здесь, вероятно, следует подчеркнуть, что все мои выделения стилей и культур носят характер гипотез. Мировое искусствознание, как и мировая историческая, философская науки, подобных выделений пока еще не производят, поэтому ищущего пусть не смущает некоторый, быть может, несколько категоричный тон моих высказываний. Я излагаю свои взгляды, свои истины, которые, естественно, могут расходиться и часто кардинально расходятся с общепринятыми.
      В верхнем палеолите мы, люди, стали реалистами. Глядя на рисунки бизонов, быков, лошадей, коз, оленей, сразу же отмечаешь, что изображения их в верхнем палеолите становятся все более живыми, более детализированными. Такое ощущение, что в это время мы стремились уже предельно конкретизировать свои наблюдения, во всем следовать природе. Нам удавалось передавать даже индивидуальные особенности в облике животного. Совершенно поразителен по точности и красоте исполнения рисунок олененка из Ля Бут дю Монда в Испании. Хрупкий, подвижный и быстрый, олененок, кажется, на мгновение остановился, повернул к нам узкую, нежную голову с поднятыми ушками. Высокая шея, длинные красивые ноги — животное, кажется, «застыло», словно прислушиваясь к чему-то. А чуть сзади него стремительно мчится лань — вся в движении, рожки откинуты назад.
      Характерно, что вслед за реалистическим искусством верхнего палеолита Западной Европы миру открылись неведомые раньше аналогичные культуры Сибири и Восточной Европы, Монголии и Индии, Китая и Передней Азии и, наконец, в самое последнее время — Африки и Америки. Основные черты верхнепалеолитического реалистического стиля устойчиво повторяются на огромных пространствах всех континентов. Стиль имеет все признаки универсальности, всемирности своего распространения.
      Но что дальше? А дальше — вновь качание мирового маятника.
      На поселении Малая Сыя в Сибири, датируемом концом верхнего палеолита, найдена галька, на которой изображены мамонт и черепаха, слитые в экстазе воедино.
      Это важный момент — изображение вполне реалистическое, а значение изображаемого уже символическое, что свидетельствует о приближении какой-то новой эпохи.
      Малосыйская галька с реалистическим изображением мамонта, взгромоздившегося на черепаху,— образец конкретного воплощения определенного мифа о Вселенной. Это — наша модель Вселенной на уровне верхнего палеолита; опять же свидетельство того, что к концу этого периода мы уже снова начинаем мыслить о вещах отвлеченных. О вопросах, выходящих за рамки чувственно постигаемого мира.
      Вновь в нашем бытии проступила железная поступь ритма.
      Вслед за биением этого железного ритма истории мы и пойдем дальше, ибо без проникновения в тайны мировых пульсаций не понять ни настоящего, ни будущего, в которое мы сегодня вступаем.
      В железной власти ритма находимся мы и ныне. В ее власти мы будем пребывать и впредь.

5.12.1992.