Я

Роман-воспоминание

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

5

      «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил. И благословил их Бог, и сказал Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю трудом своим...»
      «Змей был хитрее всех зверей полевых... И сказал змей жене...».
      Свет от настольной лампы очерчивает на поле стола четкий круг, в глазах поют древние письмена, но сквозь вязь вечного библейского мифа о сотворении человека проступает новая повесть, возникает новый миф.
      Можно представить себе жизнь огромного современного города. Гигантским циклопическим спрутом расползся он по равнине — широкие траншеи улиц, армады многоэтажных зданий и уютных коттеджей, чернотрубное дымное небо заводов. В этом мире больших объемов, плоскостей, перспектив можно выделить человека, идущего по сверкающей от огней ночной лаве улиц. Под его ногами на мокром асфальте вспыхивают синие и желтые полосы и блики реклам. Огненная река пенится радугой лиц. Но человек одинок. Рядовой обитатель вселенной, он — человек из тысяч, из миллионов подобных.
      И она — женщина из тысяч, из миллионов подобных.
      И случайно их взгляды встречаются.
      Мутный колеблющийся свет играет на точеных, оголенных чуть выше колен ногах незнакомки, и, глядя ей вслед, он видит их удивительную по красоте чеканную лепку. Ошеломленный, он чувствует вдруг их теплый, чуть горчащий молодой запах. Он ощущает вдруг на своих губах их солоноватый вкус.
      «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».
      И он вдруг видит ее в своем воображении нагой.
      Таков первый сюжетный ход возникающего мифа.
      Женщина сворачивает в проулок.
      Современный город с ревом машин, с плеском огней, с нескончаемыми валами людских толп остается позади. Дорога в одноэтажную тишину. Дорога куда-то в прошлое.
      Женщина слышит за своей спиной тяжелые шаги.
      Она торопится, спешит, но звук шагов не слабеет, не угасает.
      И она идет медленнее.
      И она останавливается, поджидая незнакомого человека.
      И человек подходит к ней.
      Резкая сгустившаяся тень падает от дома на тротуар, и они не видят лиц друг друга.
      — Идем. Наш дом пуст, и пуста наша постель. Я увидел тебя и понял, что ты моя жена.
      — Женщина выступает на свет. Она смеется. Она молода и прекрасна.
      — Что ж, идем,— вдруг радостно говорит она.— Я тоже хочу скорее увидеть наш дом.
      Занавешенное гардинами окно. Женщина стоит нагая. Розоватые мощные бедра, напряженные, как выстрел, груди.
      — Ты мой Адам? Ты не ошибся. Я тоже давно ждала тебя.— И вновь по ее лицу плывет счастливая улыбка.
      Он подходит к ней. Видит белое, чистое, божественно-прекрасное плечо, припадает к нему жадными ласковыми губами.
      И проходят минуты. И проходит время.
      И она слышит, как он говорит:
      — Я был одинок. Но с тобой я ушел от одиночества. Я люблю тебя. И ничто теперь не разлучит нас с тобой.
      И еще сгорают, как свечи, дни. И еще сгорает на ветру время. И он слышит, как она говорит:
      — Я мать ребенка твоего. Я буду всегда любить тебя. И ничто не разлучит нас троих.
      Да, обычная история встречи двух человеческих существ, думаю я. История, которая называется «И стали двое одна плоть». Только войдя друг в друга, приникнув к противоположному началу, люди становятся людьми. И главное в рождающемся сюжетном ходе не то, что отличает этих людей от других, а то, что выступает в них как общая всем надличностная и всечеловеческая судьба. Когда линия жизни двух складывается в биографию некоего коллективного «мэн», коллективного человека, взятого в срезе определенной эпохи.
      А потом в воображении возникает второй сюжетный ход мифа.
      Огромные, в полнеба, но уже затихающие зарева пожарищ полыхают сполохами над черными обуглившимися остовами рухнувших зданий. Горы обожженных трупов со вздувшимися лицами, оторванными ногами и руками, сладкий застарелый запах горелого мяса, въедливый запах мертвечины.
      Дует ветер.
      Дымный чадящий ветер стелется по опаленной земле. И седая оглохшая женщина бредет среди руин. С замороженной, вымороченной улыбкой на грязном, немытом лице, обезумевшим взглядом огромных глаз, с ребенком в руках, замотанным в рваное тряпье, она медленно идет по искалеченным дымным улицам, заваленным битым кирпичом, стеклами, трупами.
      — Где ты? Тебя нет. Почему нигде нет тебя? — Женщина останавливается, глядит бессмысленно вокруг себя. Из черных грудей сочится молоко. Черное худое лицо ее страшно.
      — Почему ты не отзываешься? Куда ты ушел? Столько мертвых вокруг, и каждый из них с твоим лицом. Где ты?
      Разрушенный город молчит. Закат багровый, воспаленный, как рана, полосой раскрашивает небо. Догорают руины. Ветер приносит с собой удушающий смрад разлагающихся трупов. Ночью разверзаются небеса, землю затопляют черные потоки дождя.
      — Где ты? Где мой любимый? Почему нет моего любимого?
      Полунагая, седая, с ссохшимся, остановившимся навек взглядом огромных глаз, женщина идет по странам, сквозь пустыни, моря, горы, сквозь хаос вздыбленной земли, и сожженные города привидениями встают перед ней. Она ищет своего любимого.
      Эта женщина, сошедшая с ума,— моя мать-сестра. До сих пор она ищет своего Адама — мужа своего, брата своего, сына, отца своего. Не ждет, ищет. «Милый, я дошла до тебя, мы вместе». На каждой гранитной плите, на каждом сером надгробии надо выбить, выцарапать эти слова. Их много, могил. Их миллионы остались с войны. И надо обойти все, не пропустить ни одной, и на каждой плите, на каждом надгробии высечь, выбить это признание в любви.
      Где ты теперь, сестра-мать? Какая земля, какие пространства окружают тебя? Какое небо дарит тебе тепло солнца и приносит влагу на твои пересохшие губы? У какой безымянной могилы стоишь ты сейчас, в эти минуты, низко склонясь в своей вечной надежде? Прах какого человека слышит теперь слова твоей великой любви, твоей вечной молитвы: «Милый, я дошла до тебя». Жена, сестра, дочь и мать всего человечества, где ты?
      — Я жив, слышишь?! — кричу я тебе.— Я жив, несмотря на огненные смерчи. И жив мир. И снова зелена земля. Она опять полна ожиданий света. Опомнись, проснись! Разорви тенету плена, сковывающего твою душу. Постучи в мою дверь.
      — Милый, я дошла до тебя. Я всю жизнь ищу тебя. Уже минула целая вечность, как я ищу тебя,— только шепот далеких неземных слов доносится до меня.
      И это — другой этюд к главе о моем происхождении.
      Я — сын Адама и Евы XX столетия, приговоренных к смерти, погибших, сведенных с ума, казненных, умерщвленных на гильотине и железной койке психиатрической лечебницы.
      Какая судьба ждет третье лицо из этой троицы — меня? Почему я иногда так явственно ощущаю рядом присутствие Люцифера?