Я

Роман-воспоминание

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

V

      Суд N-ского района Казани в составе председательствующей О.Шаповаловой, судьи Т.Галеева, народных заседателей В.Шарифуллина, В.Филоненко, Ю.Урманчеевой, адвокатов Л.Бондаревой, Н.Хакимзянова, прокурора, младшего советника юстиции Е.Блажечко заслушивал дело об убийстве Бахметьева с 30 мая по 9 июня 1995 года.
      Банальная, ничем особо не примечательная история убийства рецидивиста Бахметьева официально в городе никого особенно не интересовала. Но о процессе каким-то образом узнали бывшие зеки, сидевшие в разные годы вместе с Бахметьевым в колониях и тюрьмах. Их было довольно много в зале. Его сторону непосредственно представляли Нина Арапова да я, четверть или треть процесса с газетой в руках просидевший на скамейке свидетелей в коридоре. Зал судебных заседаний заполняли еще и родственники и друзья двух молодых мужчин, обвинявшихся в убийстве и находившихся в железной клетке. Были еще какие-то люди неопределенной наружности и неопределенного возраста. Быть может, любопытные. А возможно, представители так называемого «Росинвестпола».
      Вот сухая запись основных событий судебного процесса. Объективное, спокойное, не упускающее важных подробностей описание процесса над действительными или мнимыми убийцами Бахметьева, мне кажется, явится необходимым звеном для финала нашего романа. Не буду в этой главе заниматься художественным украшательством. Нам здесь важны не кружева, а голая, точная суть.
      На скамье подсудимых за железной решеткой в окружении вооруженной охраны — двадцатисемилетний Константин Долженко и двадцатишестилетний Равиль Хайруллин.
      Председательствующая холодным, спокойным голосом зачитала обвинительное заключение, из которого выяснилось, что Долженко и Хайруллин за свою жизнь уже не раз побывали в местах заключения. Какой-либо работой особо себя никогда не утруждали.
      Согласно обвинительному заключению, сделанному в ходе следствия, 17 августа 1994 года они приехали из Зеленодольска в Казань, весь день пьянствовали вместе со знакомыми женщинами, а к вечеру решили раздобыть денег, раздев кого-нибудь подходящего из прохожих. С этим намерением они пошли к железнодорожному вокзалу по лесопосадке, тянущейся узкой полоской вдоль Кировской дамбы между железнодорожной линией и берегом Волги. Сразу же у железнодорожного моста через Казанку им встретился Бахметьев. Они попросили его закурить, но Бахметьев прошел мимо. Они спокойно пропустили его, потом быстро догнали и, нанеся несколько ударов железными прутьями по затылку, сшибли с ног. Долженко стал шарить по карманам и с восторженным криком: «О, доллары!» достал бумажник.
      Бахметьев в это время застонал. Сидевший на нем верхом Хайруллин, пытаясь его успокоить, обрушил на него еще два удара железным прутом. На этот раз по виску. Бахметьев умолк, а Хайруллин и Долженко, поживившись часами и тридцатью тысячами рублей (В то время в ходу были деньги с большими нулями, не представляющими никакой ценности) (долларов в бумажнике не оказалось), ушли, обронив на месте преступления военный билет и трудовую книжку Хайруллина. Именно благодаря этой находке уголовный розыск затем быстро задержал подозреваемых в убийстве. На первых же допросах у следователя Хайруллин полностью, а Долженко частично признали свою вину.
      Далее суд приступил к судебному следствию. Хайруллин и Долженко повторили показания, данные ими во время следствия. Однако Хайруллин признал теперь себя виновным лишь частично, а Долженко счел себя невиновным вообще.
      Прокурор начал скрупулезно выяснять у Долженко, сколько денег у него было до поездки в Зеленодольск и после, сколько бутылок водки он выпил, сколько жареных куриц купил подругам в день преступления. Шла отработка основной версии — «убийство с целью ограбления».
      По словам Долженко, на тот момент у него в кармане было около пятисот тысяч рублей и особой нужды в деньгах он не имел. Выяснилось также, что ни тот, ни другой совершенно не могли описать Бахметьева. Долженко договорился до того, что сказал, что Бахметьев был толще его, но значительно ниже ростом. На самом деле поджарый Бахметьев был почти на голову выше Долженко.
      Второй день судебного следствия начался с продолжения допроса Хайруллина. Вопросы и ответы крутились вокруг часов, проданных им неизвестному человеку, железных прутьев, якобы брошенных в воду, но не найденных, и тридцати тысяч рублей, обнаруженных в бумажнике Бахметьева. Следствие так и не отыскало часов и не смогло выяснить личность их покупателя. Самым любопытным было то, что Хайруллин не помнил и не понимал, как он мог оставить свои документы рядом с убитым.
      Обнаружив пропажу на вокзале, он, по его словам, вернулся к железнодорожному мосту, но не нашел их. Затем он зашел в линейное отделение милиции и сообщил дежурному, что у моста лежит труп. Майор отправил к мосту через Казанку вместе с Хайруллиным дежурного сержанта. Но, не пройдя и полпути, сержант, проверив паспорт Хайруллина, отпустил его, а сам пошел обратно. Личность сержанта следствием так и не была установлена. Никаких записей в журнале линейного отдела милиции сделано не было.
      Первым поворотом в судебном следствии стали показания оперуполномоченного железнодорожного ЛОВД Алеева. Алеев, оказавшийся в числе первых прибывших на место обнаружения трупа, утверждал, что видел часы на руке Бахметьева. Документы Хайруллина лежали метрах в трех от трупа, аккуратно вложенные один в другой и как бы присыпанные листьями.
      Следующий свидетель, заместитель начальника уголовного розыска УВД города Самойлов, рассказал, что в ночь с 17 на 18 августа он сидел в машине именно в том районе, где был обнаружен труп. К нему подошли двое парней и спросили, где можно найти сейчас проститутку. По словам Самойлова, оба были пьяны и сильно возбуждены и что «если бы он вышел из машины, то обратно в нее вряд ли бы сел». Одного из подсудимых, Долженко, он узнал. Долженко, подтверждая показания Самойлова, также заявил, что узнает Самойлова.
      Свидетелю задали резонный вопрос: «Почему же вы не задержали этих людей или не вызвали наряд милиции?» В ответ Самойлов стал утверждать, что они не были пьяны и возбуждены настолько, чтобы немедленно задержать их. Несколько странным здесь показалось то, что Долженко не мог описать Бахметьева, возле которого он был довольно длительное время, но зато сразу же узнал Самойлова, с которым общался секунды две-три через полуоткрытое окно машины.
      К.Х., отец Хайруллина, дававший свидетельские показания, к «белым пятнам» в уголовном деле добавил еще и новые. Оказалось, что вечером 17 августа 1994 года к ним в дом в поселке Куркачи Высокогорского района (недалеко от Казани) приехал на машине Ханзафаров, работавший в то время заместителем начальника УВД города. Расспросив о том, где находится Равиль Хайруллин, Ханзафаров взял из семейного альбома несколько его фотографий и, ничего не объяснив, уехал.
      На другой день по телевидению из интервью с начальником УВД города Алпаровым отец Хайруллина узнал об убийстве у железнодорожного моста рецидивиста, человека без определенного места жительства Бахметьева, и о том, что на месте преступления обнаружены документы на имя Рамиля Хайруллина, его второго сына. Тот, близнец Равиля, в этот момент уже полгода находился в Пановке, в колонии близ Казани. Здесь проявилась одна странность: по телевидению был показан фотоснимок Равиля Хайруллина, взятый накануне Ханзафаровым из альбома, а говорилось о документах Рамиля Хайруллина. Странность усугублялась еще и тем, что эти документы (военный билет и трудовую книжку) Рамиль Хайруллин потерял в Тольятти. В Тольяттинский горотдел милиции был в свое время направлен запрос, откуда пришел официальный ответ, что документы найдены и направлены в Высокогорский РОВД Татарии. Однако Хайруллины этих документов так и не получили.
      Старик Хайруллин специально поехал, по его словам, в Казань на прием к Ханзафарову, чтобы устно разъяснить всю эту путаницу, но, не добившись ничего, вернулся домой несолоно хлебавши.
      Так закончился второй день суда.
      Третий начался с допроса меня как свидетеля. Я заявил, что убийство Бахметьева — это не убийство одного рецидивиста двумя другими рецидивистами, как старательно, но непрофессионально пытается убедить нас следствие, а заказное политическое убийство талантливого, а возможно, и гениального человека, которого я знал давно, которого тридцать лет перед этим держали в тюрьмах и колониях и наконец, выпустив на свободу, забили до смерти железными прутьями. В обоснование этого я сослался на совершенно недвусмысленные угрозы некоего Арансона-Васильцова-Кухарского, задержавшего Бахметьева за несколько часов до убийства на углу улиц Тукаевской и Татарстана и предъявившего ему вначале удостоверение члена Общества Красного Креста и Полумесяца, а затем — капитана, старшего оперуполномоченного Московского комитета ФСБ. Я упомянул также о соболезнованиях некоей загадочной компании «Росинвестпол» в связи с гибелью этого самого Кухарского в автокатастрофе, опубликованных в тех же номерах республиканских газет, в которых сообщалось и о гибели Бахметьева. Разумеется, я не мог публично высказать вслух все, что знал, но заявил суду, что на следствии трижды указывал на то, что необходимо разрабатывать данный след как наиболее реалистический. К сожалению, следствие полностью проигнорировало мои показания. Как человек, видевший Бахметьева непосредственно перед его исчезновением из жизни, я заявил, что Бахметьеву было абсолютно не с руки идти куда-то вечером по лесопосадке возле Кировской дамбы. После разговора с Кухарским он знал, что ему угрожает серьезная опасность, и собирался поехать на улицу Журналистов к любимой женщине, чтобы попрощаться с ней, а затем по возможности тайно покинуть Казань. Улица Журналистов находится совсем на другом конце города. На Кировской дамбе Бахметьеву было совершенно нечего делать. Скорее всего он был убит где-то в другом месте, а к мосту его тело было уже отвезено. Утверждая еще раз, что это убийство носит политический или, возможно, ритуально-религиозный, метафизический характер, я сказал, что Бахметьев был носителем богоносного начала, и именно это — первопричина его гибели. У него абсолютно нечего было грабить. В его сумке не было ничего, кроме зубной щетки, пасты, мыла, бритвы и черного блокнота. Этот черный блокнот, кстати, исчез. Он не обнаружен среди вещей Бахметьева. Бумажника, о котором много говорили, я у него не видел. Я сказал также, что 19 августа днем у меня состоялась беседа с Ханзафаровым, который тогда трактовал случившееся как дорожно-транспортное происшествие. Все вещи потерпевшего, по его словам, были на месте. Мне показали сумку Бахметьева, но черного блокнота там не было. Мои показания об этом блокноте были также совершенно проигнорированы.
      В ответ на утверждения о политическом или религиозно-метафизическом характере убийства закричал Равиль Хайруллин:
      — Еще чего! Где мне, колхознику, знать о политике или религии? Я вообще никого не убивал!
      Однако кульминацией третьего дня суда явились показания следователя Центральной городской прокуратуры Трунова, выступавшего также в качестве свидетеля. Он заявил, что на месте происшествия было допущено много грубых нарушений процессуальных норм. К моменту прибытия Трунова, дежурившего в тот день по городу, около трупа было много народа, земля была затоптана, вовсю работали сотрудники госбезопасности. Без разрешения следователя был уже произведен осмотр места происшествия, правоохранительные органы своей неуместной оперативностью помешали его работе. Во время составления протокола осмотра места происшествия военный билет и трудовая книжка, якобы обнаруженные там, в протокол включены не были. Ничего не знавшему Трунову на второй день руководство предложило эти вещественные доказательства вписать в протокол, но он отказался и повторил на суде еще раз, что во время осмотра им места происшествия данных документов он не видел.
      На четвертый день суда подверглась допросу свидетель Новикова, видевшая под железнодорожным мостом, где впоследствии был обнаружен труп Бахметьева, двух молодых людей, одетых явно не по сезону и что-то упорно ищущих. Новикова в это время прогуливалась с собакой по соседнему автотранспортному мосту. Будучи профессиональной закройщицей и имея наметанный глаз, она подробно и точно описала тех, кого видела тогда, но ни в Хайруллине, ни в Долженко этих людей не опознала. Любопытно было то, что во время следствия она была допрошена только в кабинете, тогда как по уголовно-процессуальным нормам должна была быть вывезена на место происшествия для более детального воспроизведения увиденного.
      Долженко старательно пытался доказать, что видел именно Новикову в тот вечер и час, но безнадежно запутался, когда одна из народных заседательниц попросила его описать ее внешний вид тогда.
      Здесь прокурору стало внезапно плохо. Он попросил суд объявить перерыв на пятнадцать минут. Ему нужно было срочно найти валидол. В зале сразу же вскочили несколько человек, протягивая таблетки валидола, но государственный обвинитель вежливо отказался от их помощи.
      Во время перерыва мать Равиля Хайруллина, бесконечно усталая, еще не старая, но совершенно седая женщина, не выдержав, зарыдала. Она стала знаками советовать сыну рассказать правду. В ответ сын, в отчаянии бурно жестикулируя, также знаками показал, что в этом случае в следственном изоляторе его повесят или зарежут.
      Обстановка накалялась.
      После перерыва наступила развязка. Хайруллин обратился к суду и заявил, что будет говорить чистую правду. Правда же состоит в том, что они не убивали Бахметьева. Да, были пьяны, шли через мост, в посадке увидели лежащего человека. Он уже не дышал. На лбу и на затылке были раны. Кровь уже запеклась и не сочилась. Было это где-то после десяти часов вечера.
      На железнодорожном вокзале, хотя Долженко отговаривал его, Хайруллин зашел в линейное отделение милиции, сообщил о трупе, но сержант, которого послал с ним майор, не поверил ему и вернулся назад. Трудовой книжки и военного билета с собой у него не было вообще. Был только паспорт, который он предъявлял майору, а потом сержанту.
      На третий день Хайруллин, по его словам, узнал из газет и телевидения, что под мостом через Казанку убит какой-то рецидивист и в этом убийстве подозревают его. Константин Долженко тут же уехал в Севастополь, а он, Хайруллин, махнул в Ульяновск, где и был задержан через месяц. В первый же день, как только его доставили в Казань, с ним кто-то беседовал (выяснилось, что это был прокурор-криминалист Синельщиков). Хайруллин подробно рассказал ему о том, что было 17 августа. Однако никакого протокола не составлялось. Адвоката во время беседы не было. Хайруллину не поверили, и после допроса он был брошен в камеру.
      Подсудимого словно прорвало. Невозможно было его остановить. На вопрос судьи Галеева, оказывалось ли на него психическое и физическое давление, он ответил, что его «прессовали» и днем, и ночью в течение месяца. Угрожали, били, пытали, заставляя, кроме убийства Бахметьева, взять на себя еще и ограбление магазина на улице Кирова.
      — Все равно тебе «вышак», так какая тебе разница!
      Затем был снова допрошен Константин Долженко, который остался на прежних позициях. Суд объявил перерыв до понедельника.
      В тот же день вечером (это была пятница) я встретился с председателем Комитета госбезопасности республики и министром внутренних дел. Рассказал о процессе, в котором участвовал в качестве свидетеля, и попросил их обеспечить неприкосновенность и безопасность подсудимого Равиля Хайруллина. Меня заверили, что я беспокоюсь напрасно.
      В понедельник в качестве свидетелей перед судом предстали судмедэксперт Черкавский, начальник криминальной милиции центрального района города Ханзафаров, прокурор-криминалист Синельщиков, дежурный ЛОВД майор Мансуров.
      Оказалось, что в действиях всех этих ответственных должностных лиц допущены грубые нарушения уголовно-процессуального кодекса.
      Судмедэксперт задним числом внес поправки в дату и время проведения экспертизы, но нигде это специально не оговорил, как того требовали нормы. Другими словами, совершил служебный подлог.
      Начальник криминальной милиции побывал у Хайруллиных не один раз, как рассказывал сам, а, оказывается, трижды. По пути в Куркачи, где живут Хайруллины, он делал большой крюк и дважды заезжал в Пановку к Рамилю Хайруллину, отбывающему в колонии срок, проводя с ним какие-то приватные беседы. Откуда человеку, сидящему в колонии, знать о поступках своего брата-близнеца и о том, что происходило 17 августа у железнодорожного моста? Примечательно, что ни по одному следственному действию начальником криминальной милиции не было составлено протокола.
      В такой же роли анонимного исследователя выступил и прокурор-криминалист, принявший дело по убийству Бахметьева к производству 20 августа 1994 года. Через месяц он беседовал с основным подозреваемым в убийстве. Но именно беседовал, а не допрашивал. Без составления протокола и без присутствия адвоката. В деле отсутствовал также и протокол задержания Хайруллина. Когда это случилось, из документов не было видно. Прокурор-следователь пытался объяснить данное обстоятельство тем, что задержание происходило на территории Ульяновской области, но пытался забыть, что арестовали Хайруллина сотрудники республиканской милиции.
      Пожилой опытный майор, дежуривший в тот трагический день в ЛОВД, тоже так и не смог выяснить или вспомнить, кого же именно он посылал вместе с Хайруллиным к месту нахождения трупа. Не смог он внятно объяснить и поведение дежурного сержанта, так и не дошедшего до железнодорожного моста.
      К концу судебного заседания наметился еще один внезапный поворот. Подсудимый Хайруллин попросил слова и сообщил суду, что в пятницу вечером к нему в камеру приходил какой-то генерал и беседовал с ним с глазу на глаз, после чего его перевели в камеру с худшими условиями содержания. Там невозможно дышать, жара под пятьдесят градусов. Практически он не спал все эти дни и несколько раз даже терял сознание. Действительно, вид у Хайруллина был измученный. О содержании разговора с неведомым генералом подсудимый сообщить отказался.
      — Нельзя! Я хочу жить!
      Шестой день суда начался с допроса генерал-майора Кузнецова, прибывшего из Москвы в Казань с инспекцией и вызванного в качестве свидетеля по инициативе суда. Генерал объяснил свой визит в камеру к Хайруллину беспокойством за безопасность подсудимого и желанием лично убедиться в этом самому. Генерал заверил также, что, если суд поручит ему выявить всех, кто посещал Хайруллина в камере, это не составит большого труда.
      Последним свидетельские показания давал оперуполномоченный угрозыска железнодорожного ЛОВД Шишков, который в составе опергруппы, наряду с Алеевым, одним из первых прибыл на место происшествия. Сумку Бахметьева он лично обнаружил в девяноста-ста метрах от трупа, в реке. Она была мокрая. В руке Бахметьева был зажат ремешок от сумки.
      Затем суд приступил к исследованию материалов дела. Выяснился интересный факт: совершенно не признающий себя виновным Долженко, задержанный в Севастополе и доставленный в Казань, оказывается, сразу же написал явку с повинной. На вопросы судьи по этому поводу он сделал вид, что не знает, что такое явка с повинной. Такое спокойно утверждал человек, уже трижды прошедший через подобные процессы.
      Далее с ходатайством вернуть дело на доследование обратилась к суду адвокат подсудимого Хайруллина Бондарева, которая также попросила изменить ее подзащитному меру пресечения. Адвокат Долженко Хакимзянов заявил о невиновности своего подзащитного и просил суд прекратить дело в отношении Долженко за недоказанностью его вины. Государственный обвинитель, прокурор Блажечко в своей пространной речи заявил о своем несогласии с заявленными ходатайствами и настаивал на своем обвинении в убийстве с целью ограбления.
      В последний день судебного заседания председатель судебной коллегии Шаповалова зачитала определение суда о направлении уголовного дела на дополнительное расследование с требованием расширить круг свидетелей, выяснить ряд непонятных и нераскрытых моментов, провести дополнительную экспертизу, найти часы Бахметьева, орудия его убийства — железные прутья, черный блокнот, установить личность покупателя часов и прояснить другие подробности дела.
      Мера пресечения в отношении Хайруллина и Долженко осталась прежней — содержание под стражей.
      На следующий день от одного информированного человека я услышал, что Хайруллин заточенной ложкой вскрыл себе вены и живот в следственном изоляторе и скончался от потери крови. Через два месяца до меня донесся слух, что от скоротечного рака в тюремной больнице умер Долженко.
      За естественным убытием обвиняемых правоохранительными инстанциями дело было закрыто.
      Но закрыто ли было дело Бахметьева мной?
      После окончания процесса я почувствовал, что у меня теперь есть уже и финал романа. Однако внезапно угрожающие события начали разворачиваться и против меня. В моей квартире в своих прежних гнездах вновь появились подслушивающие устройства. Мой старый знакомый, хозяин крупной строительно-производственной фирмы, влиятельный депутат Госсовета республики, человек жесткий, крутой, прямо заявил мне:
      — Ты проявляешь ненужную активность в деле своего погибшего приятеля. Это не нравится определенным кругам. Срочно сматывайся куда-нибудь на время из Казани, если есть куда смотаться!
      — Ты считаешь, дело так серьезно?
      — Чем быстрее, тем лучше! Не обольщайся, что известность спасет тебя. Не нужно злить их. Пусть успокоятся. А то тоже организуют процесс. Но на нем станут уже говорить не о трупе Бахметьева!
      — Я — нищий.
      — Не думай об этом. Я дам тебе денег.
      Я решил послушаться мудрого, доброго совета и в тот же день, переговорив с женой и взяв все варианты своего романа и пишущую машинку, поехал на вокзал и сел на первый же московский поезд.
      Через два дня я был уже в Белоруссии. Устроился на даче у старого приятеля-литератора в сорока километрах от Минска. Река, лес, письменный стол у окна. Крынка деревенского молока, яйца и свежий хлеб. Что еще нужно пишущему человеку? Рай.
      Через полгода, уже глубокой зимой, я вернулся в Казань с почти законченным романом. Стал жить тихо, особо никуда не высовываясь. Позвонил из автомата Нине Араповой.
      То, что она рассказала мне при встрече, потрясло меня. На Арском кладбище пропали могилы Гюльназ и Булата Бахметьевых. Не осталось даже никаких следов.
      — Не может быть!
      — Я уже много раз там была. Могилы у семи старых лип. В пяти метрах от последней липы. На этом месте теперь — ограда могилы какой-то старухи Абросимовой, умершей еще в 1961 году. Памятник у нее старый, дешевый. Из мраморной крошки. Ограда тоже не новая. Краска облупилась. Такое впечатление, что Бахметьева там и не хоронили.
      — Это уже сюрреализм самого Сатаны!
      На следующий день я вместе с Ниной Араповой побывал на кладбище и убедился сам: могилы Бахметьевых исчезли. Из глубокого, выше колен, снега торчала какая-то другая ограда. Возвышался чей-то памятник: «Абросимова Вера Алексеевна, 1878 — 1961 гг.».
      Похоже, таинственный черный Орден яростно мстил своему противнику и действительно боролся с ним и после смерти. Только в эти минуты, пожалуй, я ощутил в полной мере, насколько прав был Бахметьев. Война и в самом деле шла в мире непрестанно. Война явная и тайная. Земная и небесная. Физическая и духовная.
      Бахметьев готовил себя к роли Спасителя. Он уже овладел могущественным искусством борьбы, но погиб. Но если появился и погиб один Спаситель, то обязательно родится другой, уже Непобедимый. Тот Спаситель, который придет на смену первому.
      И я вспомнил о великом оружии, которым будет владеть Спаситель. О нем говорил Бахметьев. Он отбросит прочь сладкую, разоружающую человека теорию непротивления злу. Напротив, объявит своей программой яростное противление черному началу. Противление во всем. Открытое, беспощадное, вечное. Всепобеждающее.
      Тихо падал снег. Я оглянулся. На меня смотрели полные слез и надежды глаза Нины Араповой.
      — Он говорил, что смерти нет. Я буду ждать его,— улыбаясь, шептала прекрасная женщина.