Я

Роман-воспоминание

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

9

      И еще одна встреча.
      Разговор этот происходил в больнице, и я сидел у постели обреченного, уже находившегося на пороге смерти человека. Кто знает, возможно, это был и один из его последних монологов.
      Человека звали Мусагит Файзуллин.
      — Мне осталось уже немного,— медленно и тихо говорил старик.— Дочка думает, что я ничего не знаю. Идет игра. Когда она входит, то стирает с лица озабоченность и страх. Я тоже привожу в порядок свое лицо,— Файзуллин засмеялся; смех уже старческий, что-то клокотало у него в горле, смех переходил в кашель, кашель снова прорезался смехом.— Так вот и играем. Но, наверное, неделю-другую я еще протяну. Вы пришли вовремя. Однако у меня есть опасность стать наркоманом. Каждый день приходится делать уколы. Но, очевидно, это не самое страшное в моем теперешнем положении? — и старик вопросительно посмотрел на меня.
      — Не самое страшное,— подтвердил я.
      После некоторого молчания Файзуллин продолжил:
      — Да, мы были до войны приятелями. Не скажу, что были слишком близки, но и далеко наши души друг от друга не жили. И вдруг встреча в плену.
      Я задал уточняющий вопрос.
      Файзуллин:
      — В плен, особенно в начале войны, попадали миллионы. И у каждого своя история. Откровенно говоря, я сам не понимаю, как выжил. Мог отдать концы много раз. Помню, у Бахметьева была рана на ноге. Он долго хромал.
      Я снова задал вопрос.
      Старик задумчиво смотрел мимо меня.
      — Да, но это был не побег. Это была запланированная акция. Выход на связь с Большой землей. Три дублирующих друг друга группы связных были посланы через оккупированную территорию для связи с нашим командованием. Одну из групп уничтожили во время облавы. Их перебили всех. О судьбе группы, которую возглавлял Бахметьев, ходили в свое время разноречивые слухи. Но, как вы говорите, двое из этой группы, в том числе Бахметьев, кончили жизнь на гильотине. Значит, они были пленены. Моя группа была единственной, которой удалось перейти линию фронта в целости и невредимости.
      Файзуллин снова засмеялся. Тщедушный лысый старик, подбивающий в прожитом последние бабки. Его худая рука с толстыми синими венами неподвижно лежала поверх одеяла.
      Трудно было даже представить себе, что он был когда-то командиром 165 отдельного лыжного батальона Второй Ударной Армии.
      — В плен я попал в июне 1942 года. Начиная уже с Нарвских лагерей, перед членами партии стояла задача создания подпольной партийной организации. Мы должны были пойти на этот шаг. Вместе со мной в лагере находились полковой комиссар Вдовенко, генерал-майор Данилов. Под их началом в концлагере и стало создаваться подполье. Когда в ведомстве Розенберга возникла идея организации так называемых «добровольческих соединений», мы поставили своей целью проникнуть туда. Немцы хотели пополнить ряды своих вооруженных сил «добровольцами» из числа военнопленных. Но первыми добровольцами стали мы. Это был один из кругов ада, но в этом круге должны были быть наши люди. Так мы считали.
      После долгого молчания он снова продолжал свой рассказ:
      — Нас тогда, здесь, в тылу, считали предателями. И действительно, мы стали бы предателями, если бы отказались от борьбы, попав в плен. Подчинять себе ход событий или подчиняться ему — вещи разные. Нам мало что удалось сделать. Лишь кое-что. И, конечно, все могло быть и совсем иначе. Могло случиться так, что сведения о нашей деятельности не пробились бы, и печать проклятья навсегда бы покрыла наши имена. Это вполне могло быть. Мы рисковали не только своей жизнью, но и своей честью. Вторая мировая была войной двух систем жизни. Два начала сплелись друг с другом. Мир был перед выбором своего будущего, и каждый из нас тоже делал свой выбор. Мир, впрочем, и сейчас перед выбором. Мы отвыкли от кое-каких слов. Плебейская привычка к будничной речи. Игра на понижение. Но мы родились под грохотанье бури. И к великой цели мы шли через мрак, грязь, ложь, кровь. Мы и сейчас проходим, шаг за шагом, через испытания!
      Файзуллину, видимо, стало плохо. Каким-то раздраженным тоном — и властная, не терпящая возражений интонация прорезалась в его крике:
      — Не надо!.. Воды только! Воды!
      Спустя несколько минут он снова заговорил:
      — За свою жизнь мне приходилось делать немало дел с неменьшими усилиями и напряжением, так что свой урок я выучил с давних пор. У меня есть сейчас и своя выгода,— и я снова услышал в его тоне какие-то отголоски скрытой усмешки.— В моем положении вовремя избавляешься от докук старости. Надеюсь, природа смилостивится над моей душой и простит мне мои бесконечные прегрешения... Да, кто сильнее? Кто сильнее? — повторил он.— Бог или Сатана? Вот что нас тогда интересовало еще. И это надо было проверить ценой собственной жизни. Мы хотели испытать последнее.
      Вот что Файзуллин рассказал о структуре подполья:
      — Ни у кого из нас не было опыта подпольной работы. Все приходилось придумывать самим. Заново. Гестапо и контрразведка работали рядом, среди нас. Мы шли на предельную конспиративность. Нельзя было сделать ни одного необдуманного шага. Во главе организации стояла пятерка. Рядовые члены партии знали о ее существовании, но не имели понятия, кто в нее входит. Каждый член пятерки для руководства прикреплялся к тройкам или к каким-то другим звеньям. В этом случае члены подпольной организации знали тоже лишь о существовании тройки, но состав ее был им неизвестен. Каждый член батальонной тройки прикреплялся поротно. Он руководил секретарями ротных организаций. Эти ротные секретари знали, но по отдельности уже каждого члена своей группы. Но члены группы не имели права знать и не знали друг друга. Им был известен только секретарь... Для того, чтобы построить всю эту многоступенчатую структуру подполья, нужны были, конечно, и время, и тонкая филигранная работа. Малейшая ошибка, и гестапо включалось в работу, изымая из нас какие-то звенья. Но даже под пытками им мало что удавалось узнать.
      Потом старик снова заговорил о моем отце:
      — Впервые мы увиделись в лагере Сельдцы-I. Но вскоре Бахметьев был отправлен подпольной партийной организацией в зондерлагерь Вустрау. Нам нужно было иметь там своих людей. Я тоже прошел через Вустрау. Но позднее. В другом потоке. Подпольные группы были созданы тогда в наиболее важных пунктах. В Демблино и Маломино, где пленные проходили подготовку перед вербовкой их в легион. В Едлино и Радоме. В Милосно, где находились унтер-фюрер курсы для подготовки младшего командного состава. В зондерлагере Вустрау, в лагерях Сельдцы-I и Сельдцы-II. В редакции «Идель-Урал». Это был орган фашистской ориентации. Нам даже удалось внедриться в «Союз борьбы с коммунизмом» в Берлине. Этот «Союз» непосредственно курировал процесс создания «добровольческих» соединений. Конечно, время от времени мы теряли людей, но на то и война. Кстати, это была та война, о которой мало кто знает и теперь. На первом этапе задача была одна — создание разветвленной подпольной сети. Изучали людей, а это было далеко не просто. Вели разъяснительную работу, готовили побеги... Приходилось заниматься нейтрализацией и ликвидацией агентуры гестапо в лагерях. В случае весомых подозрений убирали предателя моментально.
      В целом работа шла неплохо. Первый батальон легиона в конце февраля сорок третьего года у деревни Сеньково в Белоруссии перебил около восьмидесяти немецких солдат и офицеров и перешел к партизанам. И не с пустыми руками. С пулеметами и пушками. Это была наша работа. Правда остальные два батальона тут же на марше разоружили и передислоцировали вновь во внутренние области Германии, Франции и Польши. Но мы поставили крест на идее Розенберга. Именно тогда-то и возникла мысль об организации восстания. Мы хотели захватить склады с оружием, перебить охрану и прорываться с боями. Нас бы, несомненно, тут же уничтожили, но сам факт восстания крупных сил в самом центре, в логове фашизма, имел бы огромное политическое значение. Для координации своих действий мы хотели связаться с силами польского и немецкого Сопротивления, но нам не удалось этого сделать. Поэтому для установления связи и согласования сроков наших действий через оккупированные территории были отправлены три группы связных. Я перешел линию фронта 19 сентября сорок третьего года у города Прилуки Черниговской области. Мной была составлена докладная. Я, как член ВКП (б), подробно доложил о деятельности подпольных партийных организаций в лагерях военнопленных. В докладной приводились конкретные факты, цифры, фамилии. Но я только после войны узнал, что примерно в это время подполье было уже разгромлено. Здесь есть одна невыясненная деталь. Впрочем, не одна... Много неясного.
      И здесь Мусагит Файзуллин подошел, возможно, к главному:
      — В группу связных, которую возглавлял ваш отец, входили, помимо него, еще два человека — Калсанов и Фахрутдинов,— рассказывал он.— Что с ними со всеми случилось, в общем-то до сих пор неясно. Двое, ваш отец и Калсанов, были потом казнены в Берлине, в тюрьме Плетцензее. Теперь есть документальное подтверждение. У вас в руках. Но судьба третьего человека неизвестна... Мы иногда встречаемся. Встречались по крайней мере раньше. Я имею в виду тех, кто остался жив. Так вот, факт неточный, но, возможно, Фахрутдинов жив тоже. Полгода назад видели человека, очень похожего на него. Этот человек брал в Москве билет в кассе аэропорта. Билет в Якутск. Тот, кто мне это рассказал, из бывших подпольщиков, оставшийся в живых, потерял его в толпе. Он увидел какое-то лицо, показавшееся знакомым, но не сразу смог привязать его в памяти к определенным событиям. А потом уже не нашел этого человека. Самое поразительное, он все-таки расколол кассиршу, и она сказала ему фамилию человека, взявшего билет до Якутска. Фамилия эта была Фахрутдинов.
      — И что это, на ваш взгляд, означает? — спросил я.
      — А это означает, сынок, что здесь могут быть два варианта — сказал Файзуллин.— Либо Фахрутдинову во время стычки, предположим, с полевой жандармерией, удалось бежать, и он не разделил участи Калсанова и Бахметьева. Погиб, возможно, позже. При других обстоятельствах. Или погиб непосредственно во время стычки. В таком случае человек, бравший билет в Якутск, к тому же носящий ту же фамилию, просто очень похожий на него человек. В жизни бывают самые невероятные совпадения. Либо этот Фахрутдинов жив, и в очереди у кассы стоял именно он! Но тогда возникает вопрос, как случилось, что его товарищи мертвы, им отрубили головы на гильотине, а он жив? Положим, ему удалось бежать. Но почему тогда он молчит? Почему ни разу за все эти годы не объявился? Что, если он был агентом гестапо и выдал Бахметьева и Калсанова? А потом и подполье? Имена некоторых предателей теперь известны. Но ведь имя им Легион! У нас потрясающие, занимательные, прямо-таки детективные сюжеты валяются на каждом шагу. Все эти сюжеты преподносит нам ежедневно сама жизнь. И такой сюжет, как агент гестапо, выдавший вашего отца и живущий ныне мирно и спокойно где-то в Якутске, вполне реален!
      У меня пересохло в горле. Я облизнул губы. Почему-то трудно стало дышать. Кровь бросилась в голову.
      — Да, нам мало что удалось сделать,— пробормотал Файзуллин; было видно, что он утомлен.— И все-таки мы доказали, что человек не вошь бельевая. Поэтому я спокойно жду смерть. Пусть приходит.
      Было темно и пустынно, когда я вышел из больницы.
      Я поднял голову. Окно на третьем этаже, второе от угла здания, тихо светилось. Наверное, горел один ночник. Там продолжалась борьба человека со смертью! И продолжался его монолог с жизнью.
      Ян Фахрутдинов... Это имя уже возникало. Оно где-то мелькало. Но было и еще одно имя возможного предателя — Шайхи Маннанов. И его адрес у меня уже имелся. Он жил в Саратове. Файзуллин рассказал много, но ошибся в одном — в группе Бахметьева, включая его самого, было не три человека, а четыре. Двое казнены. И двое живы. Один в Саратове, другой, возможно,— в Якутске. Узнать его точный адрес там, в Якутске — не проблема. Да, это уже не вопрос.
      Поиски следов отца почему-то выводили чаще всего на имена предателей и провокаторов. Сколько их уже прошло через меня? Константин Синицкий, друг отца, предал его в тридцать восьмом году. Тогда же предал его и Фишман, журналист. Он совсем не был знаком с отцом, возможно, как он сам уверял, даже никогда не видел его, но тоже приложил руку к приговору. Валерий Маркелов, взводный, поймал, выдал своего комроты в декабре сорок первого года. И вот теперь еще предстояли встречи с Шайхи Маннановым в Саратове и Яном Фахрутдиновым в Якутске.
      Если они живы, то только они могут объяснить, что случилось с группой Бахметьева, в составе которой они были посланы в сентябре 1943 года через линию фронта. Но в таком случае они обязаны будут объяснить, почему они живы?!
      Я ощущал себя орудием возмездия.