САД

      Плечики ее были так узки и нежны, что не держали, никак не держали на себе ладони Амира — увертывались, прогибались, ускользали, и все ее гибкое тельце увертывалось и ускользало. Недосягаема была она в своей подвижности, в своем природном кокетстве. И в то же время казалась почти достижимой.
      — Ты что, думаешь, я простодушная, так все и без предисловий со мной можно? — убегая словно от его рук, смеялась Арина.— Ты еще должен меня добиваться! Моей благосклонности добиваться! А ты знаешь,— она вдруг вскочила,— я стихи написала: “Дождик льет и льет, нет ему конца. Неужель моя юность пройдет без сказочного принца`?”.
      — Принца, наверное?
      — Для рифмы! И не перебивай! И так стыдно читать, а ты перебиваешь. Другой бы на твоем месте гордился, что такая женщина, как я, тебе стихи посвящает. Твоя карточка у меня над кроватью висит. Мама все спрашивает: киноартист, что ли? — забыв уже о стихах, тараторила она.— Знаешь, я давно решила, что ты будешь моим рыцарем.
      — Чего?
      — Рыцарем. А я буду твоя дама. Рыцарь должен доказывать свою любовь, а я... я потом одену корсет верности, и только когда ты рядом, со мной, буду его снимать. Отец у тебя ничего,— без всякой связи перешла она на другое.— Смешной!..
      Четверо парней выросли перед скамейкой как-то внезапно. У одного за спиной на лямке висела гитара, вдруг перекочевавшая на живот, остальные стояли, засунув руки в карманы.
      — Девочка и мальчик! Девочка любит мальчика? А мальчик?..— засмеялся тот, что был пониже других.— Интересно, любит мальчик девочку?
      — А ну ты, курица, брысь отсюда! — сказал второй, повыше.
      Третий промолчал и только переступил с ноги на ногу и словно бы даже застеснялся чего-то. Четвертый же, красивый парень с гитарой в руках, улыбнулся и мягко сказал:
      — Ну зачем так грубо? Нехорошо. Они шутили,— объяснил он.— Они извинятся. Ну, извинитесь перед... дамой! — произнес он уже более жестко.
      И в ответ покорно прошелестели голоса.
      — Места всем хватит,— говорил гитарист.— Надо любить друг друга.
      И в самом деле, места хватило всем. Трое парней уселись на лавку с двух сторон. Гитарист же стоял в двух шагах от них, перебирая струны.
      — Маленькая прекрасная незнакомка, бледный рыцарь и четверо нищих музыкантов,— говорил он.— Бледный рыцарь, может быть, споет прекрасной незнакомке какой-нибудь романс? Например, “Я помню чудное мгновенье”, а?
      Амир попытался встать, но тут же снова плюхнулся на скамейку, ощущая от прикосновения чужих рук резкое отсутствие всякой воли.
      — Извините, нам надо идти.
      — Бледный рыцарь не имеет желания спеть романс в честь прекрасной дамы? Он стал еще более бледным?
      — Чего он? Стесняется, что ли? — сказал тот, что был покороче.
      — Шеф у нас дважды не просит,— равнодушно буркнул длинный.
      — Гадкие! Четверо на одного! Какая же вы мразь! — закричала девчонка.
      — Да какое вы имеете право? — попытался снова встать и Амир.
      — Никакого, никакого! О нет, вы дурно о нас подумали,— успокаивал гитарист, с добродушной улыбкой глядя на девушку.— Никакого насилия. Бледный рыцарь по своей, повторяю, по доброй воле споет романс в вашу честь. Потом он без всякого ущерба для своей персоны отправится домой. А мы... мы всего лишь исполним его поручение, почтительно проводим вас до вашего дома. Поверьте, мы хотим только услужить вам. Разве вам не доставит удовольствие, если он споет романс для вас? Итак... я помню чудное мгновенье...
      — Я, я...— бормотал Амир.
      — Начали, да?
      — Если вы хотите, я... Если...— и как бы само собой невольно на аккомпанемент гитары легли слова:
      — Я... помню чудное мгновенье...
      — Передо мной явилась ты,— подсказал гитарист.
      — Передо мной явилась ты,— повторял Амир.— Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты...
      Гитарист недовольно морщился:
      — Фальшивите, маэстро, очень фальшивите! Давайте повторим!
      И снова Амир пел:
      Я помню чудное мгновенье,
      Передо мной явилась ты...
      — К черту! Шарманщики несчастные!— закричала Арина.— Перестань! Хватит! Хватит!
      И одна за другой зазвенели пощечины. Отшатнувшись, гитарист растерянно тер лицо, но уже в следующую секунду был сбит с ног внезапно появившимся Марселем. Шмякнулся затылком о землю и второй, тот, что был меньше всех ростом. Но больше ничего Марселю сделать не удалось. Третий парень, все время молчавший, бросился ему под ноги, обхватил их руками, а длинный навалился на него сверху.
      Амир сидел на скамье и тер рукой щеку. С трудом, бессмысленно глядя по сторонам, встал с земли гитарист. Медленно поднялся на четвереньки, а потом вскарабкался на скамью и маленький.
      — Ну, чего присох? Помоги, помоги же! — ворочаясь, лягаясь и стремясь освободиться, орал брату Марсель.
      — Ох, и дура! — отчаянно визжала девушка.— Эту шваль испугался? Запел? — и переход ее с отчаяния на ярость, на месть был мгновенен.— Их боишься, а если брата? Бей вот его, лежащего! Брата бей, если их побоялся! — кричала она уже в бешеном запале.
      — Зачем ты так? Зачем? — отодвигался от нее Амир.
      — Дрянь! — прохрипел ей Марсель.
      — Дрянь?! А ну ломай саженцы и хлещи его! За то, что меня дрянью назвал! Чтобы помнил потом, что меня дрянью назвал!
      Гудела голова у Амира, была она словно пустой, полой. Вокруг бегали люди и что-то кричали, требовали, а он, пряча за спиной тонкий хлыстик, стоял, не в силах что-либо понять. Ему казалось, что все это шутка, розыгрыш, и он искал подтверждения в глазах гитариста, и жалкая улыбка приклеилась к его губам. Она так и осталась тлеть у него в уголках губ.
      — Гад! — стонал на земле Марсель.— Я и не знал, что ты такой гад!
      — Отпусти его,— прошептал вдруг гитарист.— Пойдем отсюда к черту!
      Марсель поднялся с земли.
      — Отцовским саженцем хотел? Ломай тогда все! Саженцы ломай! И бей! Бей, а я буду смотреть, как ты бьешь!
      — Не надо, Марсель,— шептал Амир.
      — Да! Пусть ломает! — кричала девушка.— Пусть!
      — Ты что? Чокнулась, что ли? — гитарист взглянул на нее недоуменно.— Деревья-то при чем?
      — Что, благородство мешает? Пусть ломает!
      — Ну... желание дамы... Давай!
      Сгорбясь и словно стараясь сделаться незаметнее, не глядя ни на кого, подошел Амир к тоненьким саженцам яблонь, торчащим из земли...
      А чуть в стороне, там, где падала от дома тень, в это время стоял Магфур Самигуллин. На глазах его рухнуло на землю первое деревце. Он хотел броситься к сыну, помешать и не смог — не хватило сил. И он стоял и слушал, как трещали один за другим хлыстики деревьев, недавно посаженные им. И как что-то до предела нелепое, чего не должно было быть, но что увенчало все это действие, творившееся на его глазах, возникла вдруг из ночи знакомая уже ему женщина.
      — Ну, слава Богу! Наконец-то! Спасибо! Большое спасибо!
      — Что?! — очнувшись, недоуменно и дико смотрел на нее Амир.
      Магфур вытирал рукой слезы, в бессилие и тоске смотрел на сломанные деревья. Потом вышел на свет к сыновьям, поднял с земли ветку, стал гладить ее ослабевшей рукой...
     
      Марсель пропал в ту же ночь. Только через неделю пришло от него короткое письмо откуда-то из Сибири. В нем он писал, что не может жить рядом с братом и что никогда не вернется...
      Это письмо Магфур перечитывал несколько раз. Что он знал раньше о сыне? Что он скрытен, молчалив. Что у него почти нет друзей...
      Строчки букв, мелкие и какие-то кривые, приоткрывали незнакомую прежде душу, ее тайну, ее боль. И не было рядом с ним отца. Его, Магфура, не было рядом с мальчиком...